Несмотря на то что пространство для маневра на игровом поле вокруг меня сузилось, моя фигура сделала еще два хода. Мне даже удалось, пережив весьма волнующий момент, пленить черного рыцаря (коня), который вступил со мною в шутливое сражение и был побежден, поскольку мой крест оказался сильнее его меча. Однако при следующем ходе черная королева (ферзь) — увядшая вдова из дома Сфорца в умопомрачительном темном наряде, подчеркивающем меловую бледность ее неприветливого лица, — налетела на меня, как стервятник на мертвечину.
Уже почти забыв о том, что привело меня сюда, я вдруг оказался перед ней (старуха была на целую голову ниже меня, и ее лоб находился на уровне моего носа) и увидел в ее черных, узких глазах подозрение.
— Вы не мой внучатый племянник. Где Орландо?
— Он отказался от участия в игре, и синьор Леонардо попросил меня занять его место, — испуганно, и не желая в том себе признаться, ответил я на неожиданное обвинение старухи.
Она сплюнула на ухоженную площадку.
— Дрянной мальчишка сам виноват! — С неожиданной силой для столь хрупкой женщины она резко вытолкнула меня за пределы квадрата.
Пошатнувшись, я отступил и вцепился в покачнувшуюся митру; зрители же принялись хлопать и подбадривать старуху. Одержав надо мной верх, она с царственным видом встала посреди недавно занимаемой мною, поросшей травой клетки и в знак признательности за рукоплескания поочередно склонила голову во все стороны.
Предоставив ей возможность упиваться минутной славой, я поправил головной убор, скрестил руки на груди и с мрачным видом направился к краю поля. Здесь плененные фигуры утешали друг друга и пили вино, поднимая чаши за свое пленение. Я как раз отпил здоровенный глоток, когда ко мне подошел учитель.
— Ну что, Дино, что ты можешь сказать мне? — едва слышно спросил он.
Я покачал головой и так же тихо ответил:
— Боюсь, ничего особенного. Только черная королева заметила, что я не граф, и то лишь потому, что она его двоюродная бабушка. Она, видимо, удивилась, увидев меня вместо него, и осведомилась, где он.
Учитель задумчиво кивнул головой:
— Это была маркиза д’Эсте. Злобное, судя по рассказам, создание, однако убийство ей, полагаю, не по силам. И она, по твоим словам, ожидала увидеть графа; убийца же вряд ли стал на это рассчитывать.
Потирая ушибленное маркизой плечо, я хотел было возразить, но тут шум на поле отвлек меня.
После моего ухода с поля игроки успели сделать еще два хода, и теперь в игру вступили черная и белая королевы. Маркиза в черном наряде, видимо, сопротивлялась белой королеве, молодой женщине, которая, несмотря на показную тревогу на прекрасном лице, казалось, была готова довести дело до конца и, сломив сопротивление, пленить свою жертву.
Я взглянул на Леонардо и заметил, как по его губам при виде этого зрелища скользнула улыбка. Пожав плечами, он сказал мне:
— Меня это не касается, мой дорогой мальчик! Пусть этим займется распорядитель игры.
Не успел он произнести эти слова, как седобородый, сидевший в главной ложе джентльмен, встал со своего места и вышел на поле. Между ним и обеими королевами тут же завязался оживленный разговор, и зрители принялись подбадривать распорядителя, неожиданно оказавшегося мишенью для нападок. Впрочем, он не зря занимал высокий пост одного из советников герцога, ибо спустя несколько минут он уже вел успокоенную им маркизу к краю поля. Торжествующая белая королева, со сбитым набок головным убором, с решительным видом заняла под грохот аплодисментов только что отвоеванную клетку.
Партия завершилась шахом и матом, так как черному королю французского посланника некуда было ходить. Распорядитель игры вновь вышел на поле и объявил о победе герцога, и его слова вызвали бурю рукоплесканий. Громче всех, думаю, хлопали игроки, простоявшие почти без движения последние несколько часов. Черные и белые фигуры собрались на своей стороне поля; герцог же с посланником встретились в центре и обменялись поклонами. На лице мсье Виласса было написано смирение; черты Моро выражали более приземленное чувство торжества.
Учитель уже вынес на середину поля мольберт с накрытой картиной. Широким жестом он сдернул черно-белое шелковое покрывало, и взору предстал законченный портрет задумчивой молодой аристократки, кутающейся в белоснежный горностаевый мех. Зрители захлопали в последний раз, когда учитель торжественно вручил портрет Лодовико.