На меня даже днем кладбище нагоняло тоску. И этот погост был такой же мрачный, как и остальные. Заросший болезненного вида кедрами и кустами можжевельника, изредка оживляемый растущими кое-где без присмотра настурциями или колючими розами; его покатая поверхность была выложена из камня, вырубленного из того же низкого холма, на котором оно было разбито сто лет тому назад. Леонардо, однако, насвистывал веселую мелодию, когда, шагая по неровным, посыпанным гравием дорожкам между покрытыми лишайником памятниками, пробирался к самому крупному монументу на кладбище.
Это был склеп Сфорца, внушительное, напоминавшее сам замок сооружение из грубо обработанного красного камня с еще более крупными каменными блоками из бледного известняка по углам. Над тяжелой деревянной дверью, уже отворенной в ожидании нового обитателя гробницы, был вырезан фамильный герб, страшная змея. Горящие факелы, вставленные в скобы по обеим сторонам от входа, так и не смогли разогнать царящий внутри мрак.
— Мешок еще не бросил? — спросил, глядя в мою сторону, учитель. — Хорошо. Ну-ка, поспешим. Мы должны установить наше оборудование, прежде чем сюда нагрянет похоронная процессия с графом.
Затем так же небрежно, как будто мы шли в огромную залу, он схватил один из факелов и знаком велел мне следовать за ним вниз по сырым ступеням, ведущим в склеп.
7
Блаженны те, кто прислушивается к словам мертвых…
Я крепче обхватила громоздкий мешок и, прошептав про себя молитву, проследовала за Леонардо в зияющую пасть склепа. Вырубленные ступени привели в большое помещение с колоннами со спертым воздухом, смешанным с запахом гниения… стойким запахом, что и не удивительно, учитывая то, что внутри этих стен многие поколения Сфорца, должно быть, обрели последнее пристанище.
Колеблющийся свет факела выхватывал на мгновения из мрака очертания великолепных гробов, где в вырубленных в скале могилах покоились знатные вельможи, не столь знатные родственники их лежали в нишах либо на обыкновенных плитах, завернутые в шелковую или льняную ткань. Хотя многие тела давно обратились в прах, на некоторых еще сохранились гниющие погребальные одеяния, а также изъеденные кости, волосы и плоть, и эти высохшие трупы могли еще опознать те, кто знал их при жизни.
Встав за ближайшей колонной, я пыталась, оказавшись среди давно почивших аристократов, сдержать дрожь. Сердились ли они на нас за то, что непрошеным вторжением своим мы нарушили их покой, или они уже давно покинули это место, оставив здесь только бренные и не нужные им теперь останки? Хотя Священное Писание и учит нас последнему, я, издавна сомневаясь в существовании загробной жизни, искренне радовалась тому, что нахожусь тут не одна, а вместе с учителем, пускай и не проявляющим должного уважения к такому месту.
Свет, падающий из дверного проема и манящий наверх, освещал всего лишь несколько ведущих во мрак ступеней. Через высокие узкие окна внутрь склепа поступал свежий воздух, изгонявший отвратительные испарения смерти, и пробивались слабые лучи света. Впрочем, даже они не доходили до каменного пола, и мне казалось, что я бреду в облаке ламповой сажи.
Я неловко смахнула опутавшую меня паутину. Учитывая, что свет почти не проникал через окна и дверь, единственным его источником для нас было неровное пламя факела, вставленного учителем в железную скобу соседней стены с окном. Я застыла, огляделась по сторонам и тут же пожалела об этом. В довольно ярком свете факела, отбрасывавшем вокруг танцующие тени, человеку с воображением могло показаться, что на своих каменных ложах шевелятся покойники.
И будучи одной из их числа, я слабо вскрикнула, когда чьи-то пальцы (принадлежащие, как мне представилось, кому-то из покойных родственников Сфорца) вдруг схватили меня за плечо. Меня резко встряхнули, и, обернувшись, я увидела перед собой в темноте лицо учителя.
— Нам некогда мешкать, — услышала я под громовой стук собственного сердца. — Быстро неси сюда, к факелу, мешок.
Мысленно обругав себя за глупость, я поспешно выполнила приказ. Он взял у меня мешок и развязал его, затем засунул руку внутрь. Под моим любопытным взглядом Леонардо вытащил, как мне показалось сначала, большой медный таз. Присмотревшись внимательней, я поняла, что этот предмет скорее напоминает широкую открытую горловину трубы придворного музыканта, только к его ободу была прикреплена медная полоса, которая, проходя вдоль одного края, на полпути поворачивала назад и шла обратно по его внутренней стороне.