Поэтому, хоть Витторио и говорил, идя рядом со мной, беседовать было практически невозможно. Впрочем, его, казалось, вовсе не заботило, что я едва отвечаю ему; судя по всему, он был просто рад тому, что избавился, пускай всего на час-другой, от своих обязанностей. Вот почему, когда мы шли, он без умолку болтал, а я молчаливо обдумывала слова учителя, сказанные им в ответ на мое предупреждение насчет графини.
«Ревнуешь?» — При этом воспоминании мои щеки залила краска. Он так произнес это словно, как будто за моей тревогой об учителе стояло нечто большее. Я была убеждена, что она приложила руку к убийству графа; да и сам Леонардо предположил, что ей известны те два разносчика. Что еще могла я подумать, кроме того, что ее интерес к учителю не сулит ничего хорошего? Он же должен понимать, что мною двигала тревога за него. Ревность предполагает другие, более глубокие чувства, их-то я точно к нему не испытываю.
Я с негодованием отмахнулась от этих мыслей и сосредоточила свое внимание на шуме вокруг меня. Как мощная океанская волна, он поглотил меня, позволив мне отрешиться от всего, чему я была очень рада. Здесь было столько же красок, сколько и на палитре художника — яркие флаги и свежее белое белье, с силой бьющееся о балконы; нарядные юноши в разноцветных коротких штанах и жакетах красных, желтых и зеленых тонов. Изумрудные фрукты и овощи, падавшие из бочек и корзин — радужное многоцветье на спокойном фоне желтовато-коричневых, красновато-коричневых и коричневых зданий.
Я глубоко вздохнула, и мою грудь наполнили распространяющиеся повсюду ароматы свежих цветов, хлеба, дыма. И менее приятная вонь жареного лука, навоза и гниющих отбросов. Удивительно у всякого города есть собственный запах. Я поняла, что соскучилась по городской жизни.
Ибо мы, подмастерья, редко покидали пределы замка, только по праздникам. Я могла по пальцам на одной руке пересчитать, сколько раз посетила рынок с тех пор, как попала в Милан. И то всегда в сопровождении Константина либо кого-нибудь из товарищей и с единственной целью — приобрести указанные Леонардо материалы. Но хотя мы не могли ходить туда, куда хотели, каждая прогулка была настоящим приключением.
Когда мы дошли до рыночной площади, я уже почти свыклась с шумом. Приложив руку ко рту, я позвала Витторио за собой.
В мастерской изготовителя свечек мы нашли воск. В достаточном количестве, чтобы можно было повесить многочисленные трафареты на стенах. В мастерской дубильщика мы приобрели кипу душистых шкур неизвестного происхождения, но подходящих нам. Также у него нашлась прекрасная свиная щетина — белая, для лучших кистей, — и ее мы тоже купили. Мы загрузили этим товаром нашу корзину и повезли тележку к аптеке.
— Смотри, жонглеры! — воскликнул Витторио, когда мы набрели на трех карликов в ярких разноцветных костюмах, подбрасывающих разные предметы перед благодарной толпой. — Пожалуйста, Дино, ты обещал!
Эта троица была столь искусна, что мне самой стоило большого труда оторвать от них свой взгляд. Я неохотно оставила мальчика одного, строго-настрого наказав ему не выпускать из вида тележку, и вошла в аптеку, тускло освещенное небольшое помещение у площади. Ее хозяин, лысеющий мужчина с черными зубами, считал Леонардо своим лучшим покупателем, и тем не менее постоянно, когда речь заходила о минералах, пытался надуть его, предлагая худшие образцы.
— Не понимаю, почему вы не верите мне, — жалобно хныкал он, когда я, выйдя на улицу, рассматривала каждый камень при солнечном свете.
Не обращая внимания на жалобы, я беспощадно отбрасывала камни с многочисленными примесями. Поспорив насчет цены, этому искусству я научилась у своей матушки, мы ударили по рукам. Держа свертки в руке, я вышла на улицу, чтобы позвать Витторио.
Сначала я не увидела ни его, ни тележки. Сердце у меня бешено забилось, поскольку мне тут же вообразилось самое худшее. Что, если Витторио постигла та же судьба, что и несчастного Лоренцо, либо он исчез так же, как второй разносчик, Ренальдо? Или, возможно, он лежит мертвым в ближайшей аллее и из его юного тела торчит нож?
Затем толпа на мгновение раздвинулась, и я увидела его на некотором отдалении от того места, где оставила. Опершись на тележку, он смеялся и рукоплескал трюкам жонглеров. Облегченно вздохнув, я махнула ему рукой. Он заметил меня и изобразил на своем лице мольбу, прося задержаться еще на несколько минут; когда же я отрицательно покачала головой, он в отчаянии взмахнул рукой и послушно повез тележку в мою сторону.