— Ты все по “шахам” и “матам”?
— Умственная физкультура. Для военных — обязательный предмет. Благодарить меня должен за то, что у твоих разведчиков интеллект развиваю. Как смотришь на мое предложение, Киреев?
— Горю желанием!
— Тогда выходи. Вот здесь на травке в тени и подеремся.
Шахматисты, разостлав под кустами смородины плащ-палатку, разлеглись с удовольствием, расставили фигуры. Сальский вытащил из планшета два листа бумаги, остро заточенные карандаши.
— Проведем игру по всем правилам. Твердо решил подготовить из тебя шахматиста-разрядника. Шахматная игра для офицера — это и стратегия и тактика одновременно. Так что, Киреев, бери бумагу, карандаш и учись вести запись. А, В, С, Д, Е… Надеюсь, тебе латинский знаком? К шахматистам подсел Мигунов, раскурил трубку и стал следить за игрой, вставляя иногда замечания.
— Берегись, лейтенант! — предупредил Сальский, выдвигая вперед ферзя. — Гроссмейстер готовит мат!
— Готовить — это еще не поставить! — парировал Киреев. — Вы решили вывести ферзя на С6? Превосходно! А мы ответим контрнаступлением по левому флангу. Как тогда? Ого! Обе ладьи сосредоточиваются в квадратах В5, С6… Неплохо задумано!
— Головы! — восхищался Мигунов, аппетитно попыхивая трубкой. — Надо выкроить время, обучиться этой премудрости. Возьмешь, Киреев, в ученики?
— С превеликим удовольствием! — не отрываясь от доски, проговорил Киреев. — Своего командира берусь обучить ускоренными темпами в порядке закамуфлированного подхалимажа…
— Брось ты это.
К палисаднику подошел Соколов. Остановился, удобно облокотившись на крашеный штакетник.
— Товарищ майор! Проходите сюда! — пригласил Сальский. — Поболеете вместе с капитаном Мигуновым.
— Поболеть я не прочь! А спервоначала познакомиться надо.
— Болельщик, как я вам уже говорил, — командир дивизионных разведчиков капитан Мигунов, — сказал Сальский. — А мой противник — разведчик. Лейтенант Киреев. Предводитель той самой легендарной группы чудо-богатырей, которая сегодня из вражьего тыла вернулась.
Соколов протянул Кирееву руку. Лейтенант крепко пожал ее и сказал:
— Жаль Стрельченко. Он был боевым командиром и дельным начальником. Надеемся, товарищ майор, что вы продолжите славные традиции подполковника. Мы, разведчики, были у Стрельченко не последними людьми…
— Киреев, ты неисправим! — бросил Мигунов. — Товарищ майор всего день в дивизии…
— Я от чистого сердца! И, коли говорить по совести, начальник оперативного отделения имеет ко мне лишь косвенное отношение…
Игра обострилась. Делая какой-то замысловатый ход, Сальский спросил совета у Соколова. Тот взглянул на расположение фигур и пожал плечами:
— Разбираюсь я в этих вещах, капитан, прямо-таки неважно. Единственный шахматный термин, прочно застрявший у меня в голове, — ход Е2–Е4. Прочитал как-то в “Двенадцати стульях” про известного всем Остапа Бендера…
— Великого комбинатора, — дополнил Мигунов. — А жаль, товарищ майор, что мы не на уровне оказались. Сейчас бы в две доски!
Киреев старательно записывал каждый ход. Сальский играл уверенно и смело. Атаку пешек сопровождал остроумными шутками, а выводя на линию атаки ладью или еще какую-нибудь фигуру, замечал:
— Этот ход, Киреев, будет иметь особые последствия. Он должен выглядеть в записи отлично от других. Отметь его восклицательным знаком, нет, пожалуй, поставь два восклицательных!
— Разве это сильнейший ход? Не лучше ли вместо восклицательных поставить вопросительные? — отвечал на это Киреев и добавил: — Короля-то твоего в центр загнал.
— Подожди, не торопись. Мой шахматный генерал личным примером увлекает воинство, — рассудительно отвечал капитан, берясь за коня. — Видишь? Сейчас генерал на этом коне, как Чапаев, поведет войско в атаку. Личный пример, лейтенант, — основа в любой баталии…
О скитаниях разведчиков, об их тревогах, о поисках дороги из фашистского тыла Киреев рассказывал неохотно и скупо.
— Многое пришлось испытать! Трудно было найти слабое место во вражеской обороне, нащупать стыки между частями.
В последний день Полянский, мой помощник, решил пленить офицера. Полянского обнаружили. Едва успел уйти… Я до сих пор считаю, что сержанта надо было наказать и строго наказать! Генерал зря отменил мое распоряжение…
— Ты его, Киреев, сам отменил, — вмешался Мигунов.
— Под давлением генерала…
— Полянский — лучший разведчик, — начал объяснять Мигунов, выколачивая трубку о каблук сапога. — Таежник, следопыт. Он и на медведя с кинжалом хаживал! И потом, почему ты говоришь “пленить решил”? Полянский взял офицера. Документы важные раздобыл…
— Это так, — согласился Киреев. — Но ты не станешь отрицать, что за нарушение приказа в боевых условиях, особенно в разведке, когда из-за необдуманного поступка могут погибнуть люди, отдают под суд военного трибунала. Не так ли? Я считаю, что всякая мягкосердечность сказывается на дисциплине, разбалтывает солдат и подрывает авторитет командира… Генерал…
— Приказы старших не обсуждают, а выполняют, — вмешался Сальский, завершая комбинацию. — Киреев, я делаю “шах”. Партию ты проиграл. Сопротивление бессмысленно!
— Сдаюсь! Разбит в пух и прах. Еще одну?
— Нет. Отдыхай до вечера. Вечером, если хочешь, еще сразимся.
Капитан сложил фигуры в коробку, встал, простился со всеми и направился в сторону штаба дивизии. Соколов, любезно отклонив приглашение командира роты разведчиков Мигунова зайти к нему закусить, постоял в тени еще немного, докурил папиросу и медленно зашагал вслед за Сальским.
КИНЖАЛ РАЗВЕДЧИКА
Дивизия генерала Бурова готовилась к бою. В лощинах, оврагах, рощах сосредоточивались артиллерия, моторизованные подразделения. Ночами на исходных позициях маскировались танки, гвардейские минометы. Наблюдатели, не смыкая глаз, следили за противником, нанося на карты обнаруженные огневые точки. Чтобы проверить данные о противнике, собранные наблюдателям! и воздушной разведкой, генерал решил заполучить “языка”. Он сам проинструктировал разведчиков перед поиском, подчеркнув, что поручение это имеет первостепенную важность.
Получив задание от командира дивизии, Киреев стал подбирать для вылазки в фашистский тыл людей. И опять крепко поспорил с Мигуновым, который настоятельно предлагал взять сержанта Полянского.
— Мои ребята, — горячо ответил на это Киреев, — и без Полянского приведут “языка”. Помощником будет сержант Федотов.
В конце концов Мигунов уступил ему, заметив как бы между прочим:
— Не передумал бы… Горячку порешь… — выколотил погасшую трубку, сунул ее в карман, дружески похлопал лейтенанта по плечу и покачал головой: — Ошибаешься, Евгений Венедиктович, ошибаешься. Доброго разведчика работы лишаешь. Полянский — парень, что алмаз: чист и тверд. Такой в лишениях не сломится, в беде не подведет. Извини, но в людях ты ещ слабо разбираешься. Наказать, посадить под арест, судить трибуналом… Правильно сказал тогда генерал, не мудрено голову срубить, мудрено приставить…
— Я и это учел. Хочу, чтобы Николай глубже прочувствовал свою вину. Не думаю вовсе отказываться от него как от разведчика, но… Самокритика в уединении, один на один с собственной совестью, подействует на него благотворно. Никто не оспаривает его достоинств. Я согласен, что он прирожденный следопыт, но в армии положено выполнять, уважать и ценить приказы старших по званию.
— И все же… Личный пример…
— Что, все же? Я предполагаю, о чем вы хотите сказать, товарищ капитан… Но, поймите меня правильно, я не имею права рисковать всей группой как командир и как коммунист. В действиях моих вы, может быть, усматриваете какой-то привкус так называемой “личной бравады”, но продиктована она суровой необходимостью войны. Лично разведав подступы к нужному объекту, я всегда веду группу наверняка. Вот почему я предпочитаю рисковать в одиночку…