– Меня не Монахом зовут; мое имя Стоунволл Джексон[1] Одлторп.
Понимаете? Если это действительно так, то он никак не мог услышать это имя за те почти двадцать лет, что прошли после смерти его бабушки (если это была его бабушка), особенно если взять в соображение, что он не мог вспомнить даже обстоятельств месячной давности, когда им было совершено убийство. Но ведь и придумать его он тоже не мог. Ему неоткуда было узнать, кто такой Стоунволл Джексон, чтобы взять себе его имя. Год он проучился в сельской школе. Наверняка его послал туда старик Фрэзер, но долго он там не задержался. Скорее всего, даже учебник первого класса оказался для него слишком сложен. Во всяком случае, так он сказал моему дяде, когда встал вопрос о его помиловании. Вспомнить, когда именно он ходил в школу, и где она находилась, и почему он бросил ее, он не смог. Но то, что в школу он ходил, – запомнил, потому что там ему понравилось. Единственное, что ему удалось вспомнить, – так это как все читали вслух отрывки из книг. Что именно читали, сказать он не мог, потому что не понимал, о чем в них говорилось; он даже сейчас имени своего написать не мог. Но сказал, как приятно было держать в руках книгу и слышать голоса читающих и ощущать вместе с другими голосами собственный голос (он сказал, что слышать его не мог) благодаря жужжанию, как он называл это, в горле. Так что слышать про Стоунволла Джексона он никак не мог. И тем не менее имя прозвучало, унаследованное от земли, от почвы, переданное ему людьми, которые сами себе выбрали жизнь изгоев, – сделавшееся чем-то вроде символа мучительной гордости, несокрушимой стойкости почвы и тех мужчин и женщин, что ходили по ней и в ней уснули.
Его приговорили к пожизненному. Это было одно из самых коротких судебных разбирательств, когда-либо случавшихся в нашем округе, потому что, как я уже сказал, усопшего никто не оплакивал, а до Монаха не было дела никому, кроме, кажется, моего дяди Гэвина. Монах раньше никогда не ездил на поезде. Прикованный за руку к шерифу, он вошел в вагон; на нем был новый комбинезон, предоставленный, возможно, тем самым суверенным штатом, чей покой он нарушил и достоинство оскорбил, а также все еще новая, все еще не потрепанная соломенная шляпа с кричаще-красной лентой – подделка под «панаму» (было только первое июня, к тому времени он просидел в тюрьме шесть недель), которую он купил в один из дней недели, предшествующей той злосчастной субботе. В вагоне он сел у окна и, повернув в нашу сторону сморщенное, одутловатое глуповатое лицо, шевеля пальцами одной руки и облокотившись о подоконник другой, свободной, смотрел на нас до тех пор, пока поезд не тронулся с места, медленно набирая скорость, огромный, покрытый копотью, и вагонные буферы лязгнули, и лицо его, герметически замкнутое, постепенно исчезало из нашего поля зрения, оставляя по себе ощущение безысходности более неотвратимой, чем если бы мы смотрели, как за ним закрываются, чтобы уж больше никогда при его жизни не открыться, тюремные ворота, лицо, все еще повернутое к нам, с вытянутой шеей, чтобы лучше увидеть, болезненно-бледное, маленькое за покрытым копотью стеклом, но сохраняющее какое-то особенное выражение – вопросительное и в то же время бестревожное, оживленное, безмятежное и серьезное. Пять лет спустя один из спутников убитого в тот субботний вечер мужчины признался, что стрелял он, а затем сунул пистолет в руку Монаху и велел ему посмотреть на то, что он натворил.
1
Томас Стоунволл (от англ. Каменная стена) Джексон – один из военных лидеров Конфедерации южных штатов во время Гражданской войны в США. –