Оставшись за столом из красного дерева в окружении многочисленных талмудов, я старательно изображаю бурную деятельность.
На самом деле я даже не пытаюсь вчитываться в документы — мелко напечатанные числа с шестью нулями хаотично прыгают перед глазами, пока шестеренки в голове вращаются с бешеной скоростью. Выждав минут тридцать — за это время отец уже точно должен был покинуть особняк — я решительно отодвигаю массивный стул и быстро направляюсь к сейфу, спрятанному за портретом Муссолини. Сняв со стены изображение итальянского диктатора, я быстро ввожу шестизначный код, и толстая металлическая дверца бесшумно распахивается. Винсент не менял код с момента смерти моей матери, но я всё равно ощущаю невероятный душевный подъем — пока намеченный план движется по накатанной.
Если так пойдёт и дальше, у нас с Аддамс есть все шансы пережить сегодняшнюю ночь.
Маленький рюкзачок из чёрной кожи обнаруживается на нижней полке. Рыться в чужих вещах нехорошо, но я уже тайком забрался в семейный сейф, поэтому границы допустимого ощутимо стираются… Я почти не испытываю угрызений совести, когда самым наглым образом вторгаюсь в личное пространство Аддамс и расстёгиваю рюкзак.
Внутреннее я готов увидеть что угодно — огнестрельное или холодное оружие, смертельный яд, да хоть гранату — но мои ожидания не оправдываются.
В полупустом рюкзачке не обнаруживается ровным счётом ничего интересного. Маленький кошелёк с парочкой платиновых кредиток и одной стодолларовой купюрой, чёрная косметичка со стандартным набором девчачьей штукатурки, а во внутреннем кармашке — паспорт и водительское удостоверение.
Впрочем, большего и не надо.
На секунду задержав взгляд на заламинированной карточке с фотографией Уэнсдэй — две косички с идеально ровным пробором, надменно поджатые вишневые губы, тяжёлый взгляд угольных глаз — я снова тянусь к сейфу и извлекаю оттуда блестящий чёрный пистолет с глушителем. Редкий коллекционный экземпляр Кольта, подаренный отцу одним из бизнес-партнёров. Винсент почти никогда не притрагивается к оружию, предпочитая исполнять грязную работу чужими руками — ему пистолет без надобности.
А вот мне пригодится.
Буду считать это своим наследством.
Отцовским вкладом в мою будущую свободную — и надеюсь, счастливую — жизнь.
Немного поразмыслив, решаю прихватить с собой увесистую пачку наличных, стянутую тонкой тугой резинкой. На первое время хватит, а дальше что-нибудь придумаем.
Но основная ценность сейфа вовсе не в деньгах и коллекционном оружии — всю верхнюю полку занимают папки с чёрной бухгалтерией. Множество офшорных счетов в странах третьего мира, с десяток нелегальных фирм, оформленных на подставное лицо. Можно взять с собой всего несколько бумаг, обналичить счёт где-нибудь на Багамах и безбедно жить до самой старости, но… Я не хочу этого делать.
Не хочу марать новую страницу жизни грязными делами прошлого. Хочу раз и навсегда оборвать все связи с блядским Вегасом и гребаным кланом Торпов, который уже много лет не является для меня семьёй.
Поразмыслив ещё с минуту, я достаю документы Уэнсдэй, а рюкзак возвращаю на прежнее место — уверен, она не сильно огорчится из-за потерянной косметики, а мне незачем привлекать к себе лишнее внимание. Воспользоваться кредитками мы тоже не сможем — слишком легко отследить.
Быстро захлопнув сейф, я снова вешаю на стену портрет Муссолини и отхожу на пару шагов назад, окидывая тайник критическим взглядом.
Всё выглядит совершенно обычно.
Словно и вовсе ничего не было.
Идеальное преступление.
Приходится для вида ещё немного посидеть за бумагами — но ненавистная бюрократия адски утомляет. Я то и дело неосознанно тянусь к внутреннему карману пиджака, нащупывая прямоугольные контуры паспорта.
Лёгкий мандраж сводит желудок тянущим спазмом, но я практически не испытываю страха. Только предвкушение.
Спустя несколько часов всё закончится — так или иначе.
Мы будем свободны.
Или мертвы.
Выждав чуть больше часа, я аккуратно убираю документы в выдвижной ящик стола и покидаю кабинет. Медленно иду по длинному коридору, обводя внимательным взглядом каждую дверь, каждое окно, каждую картину на стене.
Странно осознавать, что я больше никогда не увижу этот дом… Здесь прошли все двадцать восемь лет моей жизни — но вспомнить нечего. По-настоящему счастливыми были только первые десять, пока враги Винсента не убили мою мать. Она была слишком светлой и мягкой для насквозь прогнившего мира мафиози — и её безвременная кончина окончательно уничтожила жалкие зачатки доброты в отцовском сердце.
Связующая нить между мной и Торпом-старшим лопнула именно тогда. Когда гроб опустили в могилу, и двухметровая толща земли навсегда разделила наши жизни на до и после.
Всё, что происходит теперь — лишь закономерное неизбежное следствие.
Я бы всё равно сбежал — рано или поздно.
Появление чертовой Аддамс стало лишь катализатором, запустившим мощную реакцию.
Даже если она ничего ко мне не чувствует — наплевать. Через считанные часы мы станем спасением друг для друга.
Взаимовыгодная сделка.
Но когда я дважды проворачиваю длинный ключ в замочной скважине и переступаю порог её импровизированной тюрьмы, мне снова хочется верить, что Уэнсдэй не лжет. Надежда — странное и страшное чувство, не поддающееся никаким законам логики. Надежда убила больше людей, чем кровавые войны кланов.
Наплевать. Лучше умереть, чем продолжать влачить бессмысленное существование.
— Ты достал паспорт? — требовательно спрашивает Аддамс, впившись в меня пристальным немигающим взглядом.
Она привычно сидит в дальнем углу кровати — холодная и собранная, словно туго натянутая струна. Я на мгновение останавливаюсь в дверях. Мой последний шанс — если я не передумаю прямо сейчас, мосты будут безвозвратно сожжены.
— Да, — коротко киваю и прохожу вглубь комнаты, усаживаясь на противоположный край кровати. Поочередно извлекаю из карманов всё скудное имущество и раскладываю на тонком сером покрывале. Увесистая пачка наличных, её документы, мой револьвер с витиеватыми узорами на серебряной рукояти, блестящий отцовский пистолет с глушителем. — Негусто, понимаю… Но больше ничего не удалось достать. Было бы подозрительно.
— Этого мало, — категорично заявляет Уэнсдэй, быстро проверяя количество патронов в магазине револьвера. Движения тоненьких пальчиков отточены до такого автоматизма, что я невольно начинаю сомневаться в правдивости её слов относительно количества совершённых убийств. Проклятая стерва явно кривит душой и сильно преуменьшает свой послужной список. Впрочем, в нашей ситуации это скорее плюс. — Сколько точно охранников по периметру особняка?
— Сейчас… Смотри, — достаю из кармана пиджака маленький блокнот вместе с огрызком карандаша и быстро рисую схематичный план родового поместья. — Четверо у центральных ворот, по двое — у западных и восточных. Один следит за камерами, ещё один раз в час совершает дежурный обход по всей территории.
— Как открываются ворота? — Уэнсдэй придвигается ближе и напряжённо хмурит чётко очерченные брови.
— С кнопки в комнате с камерами. Она на первом этаже в левом крыле, — быстро дорисовываю внутреннюю планировку дома. — Вот тут… Нужно, чтобы один из нас открыл ворота.
— Я это сделаю, — заявляет Аддамс безапелляционным тоном.
Откровенно говоря, до этой самой секунды я ожидал подвоха. Что, стоит мне пробраться в комнату видеонаблюдения и заставить охранника открыть ворота, она моментально ударит по газам и уедет одна… Поэтому столь неожиданное предложение невольно выбивает из колеи. Неужели мои опасения беспочвенны? Неужели она действительно не лжёт?