— Я. Предложил. Пятнадцать миллионов, — чеканит отец сквозь плотно стиснутые зубы, а его лицо медленно, но верно приближается к цвету изысканного тёмно-багрового пиджака. Тяжёлый кулак резко врезается в гладкую столешницу, от чего стакан бурбона с двумя кубиками льда подпрыгивает и едва не срывается на пол. — Гребаных пятнадцать миллионов долларов. Но Аддамс, будь он трижды проклят, отказался. И теперь пусть пеняет на себя. Я посмотрю, каким он будет гордым, когда его обожаемые детишки окажутся в моих руках.
— Кхм. Винсент, нужно выбрать кого-то одного, — эта фраза раздаётся из уст консильери{?}[Руководящая должность в иерархии сицилийской, калабрианской и американской мафии.], тихого сухонького старичка с едва заметными проблесками рыжины в полностью седых усах. Внешне он напоминает школьного учителя, не способного иметь ни малейшего отношения к клану мафиози, но его должность — вторая по значимости после босса. И лишь ему одному дозволено перебивать отца. — Аддамс очень эмоционален и склонен рубить с плеча. Если мы лишим его обоих детей, он может сгоряча выкинуть какой-нибудь неприятный фокус. А лишняя шумиха нам ни к чему. Дела… столь деликатного рода нужно обстряпывать максимально тихо.
Винсент на минуту задумывается, сжимая губы в узкую ниточку и нахмурив кустистые брови. Потом вновь принимается прокручивать запонку на левом рукаве пальцами в массивных золотых перстнях. И неожиданно обращает пристальный тяжёлый взгляд на меня.
— Ксавье, а что ты думаешь по этому поводу? — с нажимом спрашивает он, и все присутствующие как по команде поворачивают головы в мою сторону. Словно безвольные тряпичные куклы, движимые мановением руки умелого кукловода. Черт. Вот дерьмо.
Я не думаю ничего.
Вернее, мне наплевать. И хотя отец бесконечно твердит, что однажды мне предстоит занять его место по праву рождения, я убежден, что стать боссом мафиози, обзавестись парочкой фамильных перстней для пущей статусности и раздавать приказы о кровавых расправах над людьми — далеко не то, что я хочу получить от жизни. В сущности, я и сам не знаю, что хочу.
Попросту не помню, каково это.
Моими настоящими желаниями интересовалась исключительно мать — но она давным-давно умерла.
Вернее, её убили в отместку за грязные дела отца — расстреляли в упор прямо посреди оживлённой улицы на Сицилии.
Прямо на моих глазах.
Шесть выстрелов из Беретты модели 92FS.
И я никогда не смогу об этом забыть.
И никогда не смогу его за это простить.
Заметив моё явное нежелание отвечать на прямо поставленный вопрос, отец хмурится ещё сильнее — но сдаваться не в его правилах. А потому его длинные пальцы ложатся на увесистую чёрную папку и толкают её в мою сторону.
Воцаряется звенящая тишина — настолько плотная, что хоть ножом режь.
— Как ты считаешь, кто из отродья Аддамсов больше подходит для нашей цели? — Винсент явно не намерен отступать.
Наши взгляды сталкиваются в молчаливой борьбе на несколько чертовски долгих секунд. Вот только я уже давно не маленький мальчик, отчаянно робеющий перед суровым отцом. Жизнь доходчиво объяснила, что в мире существует только два типа людей — хищники и жертвы. И если ты не хочешь, чтобы смертоносные когти сомкнулись на твоём горле, нужно нападать первым.
— Полагаю, отцы питают наиболее нежные чувства к дочерям, — отзываюсь я с самым безмятежным выражением лица, но в голосе явственно ощущается неприкрытая издёвка. Откровенный намёк настолько толстый, что его способен понять даже тугодумный кретин Томас Гамбино.
И пусть из огнестрельного оружия, к огромному стыду Винсента, я стреляю не слишком точно, оружие словесное всегда попадает в цель.
И точно не даёт осечек.
Отцовское лицо мгновенно вспыхивает всеми оттенками красного от карминного до бордового — очевидно, он впадает в крайнюю степень ярости. И только присутствие верных цепных псов удерживает нас обоих от очередного грандиозного скандала.
Впрочем, лично мне абсолютно наплевать на этих людей, гордо именуемых приближёнными. Более чем уверен, что отец с завидной регулярностью сетует им, каким огромным разочарованием стал для него единственный наследник.