— Ты больная на всю голову, — мне страшно вообразить масштабы её одержимости идеей разрушения нашего клана. Взгляд невольно падает на её перебинтованную левую руку, и очередная догадка вспыхивает в голове будто гром среди ясного неба. — Охранник ведь тебя не трогал, да?
— Знаешь, что было труднее всего? — угольные глаза сверкают лихорадочным блеском, словно рассказ о собственной безумной гениальности доставляет ей не меньше удовольствия, чем наш недавний секс. Аддамс слегка подаётся вперёд и понижает голос до заговорщического шепота. — Вывихнуть самой себе запястье. Оказывается, это довольно сложно сделать голыми руками. Но я всегда добиваюсь поставленных целей.
— Господи… — я провожу ладонью по лицу, безуспешно стараясь стереть абсолютно потерянное выражение.
Я чувствую… Я совершенно ничего не чувствую.
Сознанием овладевает странная опустошенность от неутешительного осознания, что я пытался играть роль благородного рыцаря, спасающего прекрасную принцессу от дракона — но смертоносным чудовищем всё это время была она сама. Жестокая реальность бьёт по затылку тяжеловесной кувалдой, одним ударом вышибая весь воздух из лёгких.
А потом меня внезапно разбирает смех.
Смеюсь долго и громко, спрятав лицо в дрожащих ладонях — черт, это явно что-то истерическое. Мне точно понадобится психотерапевт. Но остановиться не могу.
Меня безумно веселит мысль, что Уэнсдэй обыграла не только меня, но и отца — со всей его гребаной рассудительностью и привычкой всё просчитывать на несколько ходов вперёд.
Обвела нас всех вокруг изящного пальчика с блестящим чёрным маникюром, словно глупых маленьких детей.
— Ты закончил? — холодно осведомляется Аддамс, с пренебрежением наблюдая за моей чрезмерно бурной реакцией.
— Клянусь Богом, ты поехавшая… — от неконтролируемых приступов смеха у меня сводит живот, а на глазах выступают слёзы. Пожалуй, стоит оплатить сразу полный курс у лучшего мозгоправа. — Одного не пойму, Аддамс… Нахрена вам понадобился я? Отец всё подписал, теперь ты королева этого гребаного города. Наслаждайся.
— Хочу показать тебе кое-что… — она снова откидывается на спинку кресла, отбрасывая назад водопад иссиня-чёрных волос. Затем достаёт из ящика одну из украденных папок с чёрной бухгалтерией и небрежно швыряет её на край столешницы. — Читай.
Я не понимаю, зачем мне это делать.
Зачем продолжать исполнять её просьбы, больше напоминающие приказы.
К нелегальной части отцовского бизнеса я никогда не притрагивался — все грязные дела вёл старший Синклер на пару с Короццо.
Но пристальный немигающий взгляд Уэнсдэй непостижимым образом парализует волю, превращая меня в безвольную марионетку — я покорно поднимаюсь на ноги и бреду к столу.
Открываю папку на первой странице.
И замираю от шока уже в сотый раз за этот поганый бесконечный день. Офшорный счёт зарегистрирован на моё имя, а внизу документа красуется моя подпись — фальшивая, но удивительно схожая с оригиналом.
— Моей первоначальной целью было засадить Винсента Торпа за решетку, — равнодушно сообщает Аддамс, постукивая пальцами по лакированной столешнице и неотрывно взирая на меня снизу вверх. — Но он очень надёжно себя обезопасил. Здесь нет ни одного документа на его имя, всё зарегистрировано на тебя.
Я чувствую себя так, словно пропустил ступеньку, спускаясь с крутой лестницы — сердце резко ухает вниз, а ладони мгновенно становятся липкими от пота. Проклятье, я настолько наивный идиот, что моим доверием воспользовалась не только эта коварная стерва, но и родной отец.
Немыслимо. Непостижимо.
А я ведь в самом деле испытывал угрызения совести, что совершил предательство… Какой же я кретин.
Пока я бестолково хлопаю глазами, окончательно утратив дар речи и связь с реальностью, Уэнсдэй забирает у меня папку и вытягивает оттуда первый лист.
Я совершенно растерянно наблюдаю за её действиями — она извлекает откуда-то из ящика пачку сигарет и серебристую зажигалку. Бледные пальцы чиркают по колёсику, подносят трепещущий огонёк к краю страницы — и бумага мгновенно вспыхивает, распространяя едкий запах гари по всему кабинету.
Аддамс завороженно следит за тем, как пламя медленно пожирает прямые доказательства моей причастности к финансовым махинациям.
А потом достаёт из пачки сигарету и подкуривает прямо от горящего листка.
Кроваво-алые губы смыкаются на кончике сигареты, оставляя на фильтре багряный след от помады — Уэнсдэй выдыхает горьковатый дым и вальяжным жестом отбрасывает на пол наполовину истлевший документ. Нарочито медленно выставляет в сторону изящную ножку, демонстрируя до неприличия высокий разрез на кожаной юбке, и растаптывает остатки бумаги.