Жак Кер стал расхаживать взад и вперед, сложив руки на груди. Он вспоминал слова старого солдата.
«Неужели все вокруг уверены, что я без конца могу глотать оскорбления?»
Он задавал себе этот вопрос снова и снова.
«Может, будет лучше, если я стану давать им отпор с помощью их собственного оружия?»
– Что касается наших разговоров, – внезапно заговорил Гуффье, – я могу кое-что сказать.
– Ха! Говорите! – воскликнул Дюнуа, оживившись.
Целый час они вели ожесточенный спор. Оба перечисляли особые причины, с помощью которых партия мира подтверждала свое желание продлить договор с английскими оккупантами. Кер не принимал участия в обсуждении. У него в голове царил хаос.
Он уже собирался объявить, что из-за неотложных дел должен покинуть их компанию, даже не дождавшись королевского позволения, как вдруг услышал звук открывающейся двери. Через секунду перед ними появился король.
– Господа, я вижу, что вы опять вцепились друг другу в глотки. Неужели ваши споры будут продолжаться до бесконечности? Должен вам признаться, что они мне страшно надоели. – Через мгновение он добавил более спокойно: – Мне пришлось задержаться. Должен сказать, что мне не хотелось вас здесь задерживать. Боюсь, у нас уже не осталось времени, чтобы обсудить наши дела. Я предлагаю перенести наш разговор на завтра. У нас еще есть время для прогулки по саду перед ужином.
Кер был назначен инспектором королевского кошелька. У него была небольшая комната в башне, окнами выходившая на улицу Бовэ. Это было довольно неудобное место вдалеке от остальных служб. Наверное, поэтому у чиновников, которые нередко посещали Кера, было недовольное выражение лица. Да и бухгалтерские книги не содержали ничего приятного для них. Кер работал буквально не поднимая головы после того, как вернулся от короля. В течение двух с лишним часов он проверял продовольственные списки и по очереди давал указания гофмейстерам, слугам, писцам, лицам, ответственным за выдачу милостыни беднякам, и даже поварам. Это была не только утомительная и изматывающая, но и очень неприятная работа, потому что многие подчиненные, даже простые слуги, считали возможным смотреть на королевского казначея свысока. Они брали пример с господ, презиравших этого «выскочку простолюдина».
Когда Кер покончил со всеми делами, уже совсем стемнело. Драпировка на стенах и шторы слегка колыхались от ночного ветерка и сквозняков. «Королевский ужин наверняка уже закончился», – подумал он. Впрочем, это его мало волновало. Жак Кер, в отличие от большинства людей, был равнодушен к изысканной пище. Так даже лучше. Во время последнего осмотра королевский доктор посоветовал Керу следить за весом.
Кер принялся составлять деловые письма. Он делал это легко: перо быстро бежало по бумаге, королевский казначей не испытывал затруднений в выборе нужных слов. Каждое послание Кер аккуратно запечатывал и проставлял печать с изображением сердца, под которой красовался девиз: «Для храбрых сердец нет ничего невозможного!»
Потом Кер начал раздеваться, не позвав на помощь Никола.
«С меня хватит его ворчания целый день!» – подумал Кер.
Движения у него были замедленными – он очень устал. Казалось, снимая одежду, он снимает с себя все заботы дня.
Кер только собрался лечь в постель, как раздался стук в дверь. Он прикрылся одеялом и крикнул:
– Войдите!
Видимо, это была единственная незапертая дверь во всем Лувре, в нее вошел придворный чиновник.
– Господин Кер, вас желают видеть.
– Меня хочет видеть король? Чиновник поколебался, а потом ответил:
– Да, милорд Кер.
Кер быстро выпрыгнул из постели. Казалось, ему было приятно снова натянуть одежду, снова принять на себя свои обязанности и стать важным придворным, каким он был днем. Кер закончил туалет через три минуты.
Когда они вышли из комнаты, Кер понял, почему колебался чиновник. Они шли не к апартаментам короля, а отправились на нижний этаж через коридор, где уже дежурили ночные караульные. Эти люди шагали взад и вперед, топали ногами, чтобы окончательно не замерзнуть. Жак Кер слышал, как перегораживали на ночь цепями улицы, ведущие к дворцу.
Кер и его спутник прошли в дальнюю часть дворца и оказались в закрытом коридоре, который кончался тремя запертыми дверями. Провожатый открыл одну из них. Они поднялись по лестнице и вошли в какое-то помещение.
Глазам стало больно – Кер оказался в освещенной десятками свечей комнате. В очаге весело потрескивали поленья. В вазах и горшках стояли охапки паслена, ветки ели и туи.
В комнате было очень приятно, Кер понял, что она принадлежит женщине, обладающей хорошим вкусом. На стенах висели нарядные драпировки, украшенные богатой вышивкой. Кер догадался, куда его привели.
«Мы шли сюда обходными путями и могли прийти гораздо раньше, – подумал он. – А король идет еще более осторожно и пытается запутать следы. Когда он сюда наконец является, во всем дворце начинают болтать досужие языки, потому что всем известно, куда же шел король!»
Его размышления прервала дама, которой принадлежали апартаменты. Она остановилась в дверях, кивнула и улыбнулась гостю. Они взглянули друг другу в глаза и сразу друг друга поняли.
– Вы хотите поговорить со мной именно сегодня, госпожа Агнес?
– Да, дружище, вы правы.
Трудно передать словами очарование милейшей Агнес. Дело было даже не в ее прекрасных золотых волосах, яркой синеве красивых глаз и утонченности черт. Прелесть состояла в ее характере. Она была умной и храброй женщиной, милой, живой и решительной. Казалось, что Жак Кер понимал ее лучше других. Он был покорен. Так было всегда, когда им приходилось встречаться. Но он сразу отметил, что под глазами у леди Агнес залегли глубокие фиолетовые тени, и чувствовалось, что она устала и очень слаба.
«Время так несправедливо, – подумал Кер, – оно влияет даже на красоту такой женщины».
Агнес была одета в синее бархатное платье. Ее плечи прикрывала кружевная кремовая накидка. Будучи настоящей красавицей, она не подчинялась моде, предписывавшей женщинам в то время постоянно ходить в головных уборах. Она ничем не прикрывала волосы и поднимала их высоко. С ее руки на тонкой цепочке свисал молитвенник в золотом чехле.
Кер подумал, что наряд этой женщины тщательно продуман и прекрасно скроен. Лиф плотно облегал красивую грудь, и вырез-мысик как бы прорывался рядом золотых пуговиц. Юбка была разрезана сбоку почти до колен, и через этот разрез можно было видеть белую пену кружев нижней юбки. Это было единственным штрихом, отражавшим моду того времени, стремление к изысканности.
– Я решила, что вам лучше прийти ко мне первым, – сказала Агнес. – Нам следует поговорить до прихода короля.
Кер еще не пришел в себя – он находился под впечатлением того, что увидел на лице Агнес признаки болезни. Кер нахмурился.
– Мне кажется, что вы устали.
– Вы правы, – кивнула Агнес. Похоже, она не хотела ему лгать. – Мой добрый Жак, дело не только в этом. Я давно уже себя плохо чувствую. У меня ухудшилось здоровье, и я неважно выгляжу.
– Госпожа Агнес, вы никогда не были более прелестной!
– Не стоит мне льстить. Я смотрю на себя каждый день в зеркало. У меня впали щеки и под глазами темные тени. Сегодня утром я нашла у себя три седых волоса. Я их вырвала с такой яростью, как истинно верующий должен отгонять от себя греховные мысли.
– Вы прекрасны и даже можете оказать мне большую честь. К нам поступил новый шелк с Востока, прекрасной расцветки, он продублирован другим материалом, и при каждом шаге этот материал шуршит. Если бы вы согласились носить платье, сшитое из этого материала, все дамы пожелали бы последовать вашему примеру…
Агнес Сорель с удовольствием заглотила приманку.
– Юбка шуршит при каждом шаге? Это очень пикантно и женственно. Я бы с удовольствием носила наряды из этого материала. Между прочим, мы с вами ввели в обиход множество разных вещей, не так ли? Мне кажется, что об этом никто не догадывается!