— Капитан Кидд! — и нажал на ручку.
Дверь охотно распахнулась.
Портьеры были подняты, комната с неглубоким эркером была ярко освещена майским солнцем. Почетное положение в спальне занимала, естественно, кровать. Над ней царил квадратный белый балдахин. Под балдахином нежилась миссис Джонсон. Или ежилась. Гость не рассмотрел. Его внимание привлек доктор. Доктор, носивший ту же фамилию, что и миссис.
Он был без камзола, Даже без рубахи. В одном шейном платке. Левый его башмак стоял на бархатной подушке кресла, а он в это время завязывал ленты чуть ниже своего колена. Ленты своих панталон, надетых за несколько мгновений до появления Ливингстона,
— Прошу прощения, миледи, — по инерции произнес друг капитана Кидда.
— С каких это пор вы взяли за обыкновение в любое время дня и ночи врываться в мою спальню?! — Претензия была только в словах хозяйки, но ее не чувствовалось в тоне.
Ливингстон кратко поклонился:
— Когда спешишь обрадовать человека, не думаешь, какое время на дворе.
— Обрадовать?!
— Вот именно, миссис Джонсон-Кидд. Прибыл ваш муж. Капитан Уильям Кидд!
Доктор в этот момент менял ногу, он потерял большую часть равновесия и чуть было не свалился на пол.
— Он здесь?!
Лицо возлюбленной жены капитана сделалось серым.
Ливингстон с удовольствием сказал:
— Да!
Доктор, поддерживая руками кое-как подвязанные у колен панталоны, крикнул:
— Но его же должны арестовать! Почему же его не арестовывают?!
Серость на лице миссис Джонсон-Кидд начала сменяться краснотой.
— Он сейчас войдет?! Сюда войдет?!
Друг капитана с сожалением вынужден был сказать:
— Нет. Он на моей ферме на Лонг-Айленде.
— Не бойся, Камилла, он еще далеко.
Ливингстон всплеснул руками:
— Доктор, и вы здесь?! А я вас сразу не заметил.
Доктор поискал глазами свой камзол.
— Да, я здесь.
— А, я понял, вы не только осматриваете миссис Джонсон, но и себя показываете.
— Вы угадали. Это такой новый, прогрессивный способ излечения глубокой меланхолии.
Ливингстон поощрительно кивнул:
— Я всегда был на стороне прогресса. Но если вы не против, я попросил бы вас прервать сеанс. Мне необходимо обмолвиться с больной несколькими фразами с глазy на глаз.
Доктор надел камзол на голое тело и вышел из спальни, напевая на мотив гэльской песенки:
— Несколько фраз, с глазу на глаз.
— Ситти, закрой дверь.
Невидимая мулатка мгновенно подчинилась. Двери закрылись.
Ливингстон повернулся к супруге капитана.
Она уже отчасти овладела собой.
— Так, значит, он прибыл.
— Я пришел сообщить именно это.
— С алмазом?
— Да.
— Вы видели камень?
— Он мне его, конечно, не показал, но я чувствую, что он у него.
— С каких это пор вы стали полагаться на чувства?
— В жизни всякого человека рано или поздно наступает такой момент.
Камилла усмехнулась:
— Я жила подобным образом всегда.
— Поэтому я всегда перед тобой преклонялся.
— Оставим эти ядовитые любезности для более удобного случая. Ты сказал, что он на твоей ферме?
— Да.
— Ты скрываешь его от ареста?
— Можно сказать и так.
— Я должна туда поехать?
— Без этого не обойтись. Он должен испытать алмаз на тебе. Ты выздоровеешь, он отдаст камень мне, я отдам его губернатору, он отвезет его премьер-министру
— Премьер-министру? Дело зашло так высоко?
Ливингстон понял, что проговорился. Впрочем, слегка. Камилла знала, что камень добывается для Лондона. Остальное она могла бы додумать и сама. Не надо было ей рассказывать про камень, пусть бы думала, что Кидд охотится только за каким-то сундуком с монетами. С другой стороны, Кидд сам бы не удержался и все рассказал любимой жене.
Ливингстон уже два года мучился сомнениями на тему, что и кому следовало в этой истории знать, чтобы она завершилась как можно успешнее.
И ни к какому выводу не пришел.
— Не имеет значения.
Камилла усмехнулась:
— Пусть так. А когда я получу свои деньги?
— Как только губернатор вернется из Лондона.
Лицо женщины снова посерело.
— Речь не шла ни о каком Лондоне. Кидд должен был привезти клад. Вам алмаз, мне деньги.
Ливингстон вдруг почувствовал страшную усталость. Как выбраться из паутины этой путаницы? Столько всего было наговорено, столько времени прошло с той поры, когда это говорилось! Человек, который выдумывает, должен точно знать, как оно было на самом деле.
— Я не буду участвовать в вашем балагане, пока не получу то, что мне причитается.
Ливингстон усмехнулся:
— А сколько тебе причитается?
Миссис Джонсон задумалась.
Клад — это нечто большое и неопределенное. Сказать тут что-нибудь конкретное — это значит прогадать.
— Мне причитается то, что мне причитается.
Торговец удовлетворенно кивнул:
— Согласен.
Лорд Белломонт также принял Ливингстона в постели. Его спальня была намного мрачнее спальни миссис Джонсон. Стены обиты коричневой тканью с тусклым золотым рисунком, на окнах — темные портьеры, мебель — смесь старого красного дерева с потускневшей бронзой.
Губернатор страдал от простуды, лоб в испарине, голос севший, глаза немного воспалены.
Было и еще одно сходство между его спальней и будуаром Камиллы.
Здесь тоже наличествовал врач.
Различие было в том, что он занимался своим прямым делом. Лечил. Ливингстон застал тот момент, когда лекарь выходил из губернаторских покоев с медным тазом, забрызганным горячей кровью лорда Белломонта.
Кровопускание было если не единственным, то самым популярным методом лечения у врачей того времени. Самое смешное, что в большинстве случаев оно действительно приносило облегчение. Особенно людям пожилым.
— А, — сказал губернатор, увидев гостя. Было непонятно, приветствует он Ливинстона или в чем-то уличает.
— Рад вас видеть… — У торговца чуть было не сорвалось с губ «в добром здравии», и он быстро закруглил: — милорд.