Амфибрахий «сидел на кончиках» несколько дней, потом все бросил, глубоко задумался и объявил Жеребчику:
— Я не буду работать, пока не узнаю, сколько платят за резку, а сколько за привязку.
Мастер на это отвечал:
— Этого я не знаю. Платят за все хором.
— Тогда узнай.
— Не дури, Князев, платят за все хором. Ясно тебе?
— Нет! И работать я не буду, пока не узнаю, сколько за что платят.
Молоденький мастер бился с кладовщиком и так и эдак, уговаривал его, просил, ругался, но все было без толку. Однако терять лишние руки, которые взялись выполнять невыгодную, презираемую работу, мастеру не хотелось. И пошел он в бухгалтерию, к экономисту, вместе с ними просмотрел все ценники, но… везде указывалось, что надо платить «хором». Тогда было принято соломоново решение: упрямому кладовщику объявили, что резка и привязка стоит одинаково, примерно одна десятая копейки каждая операция.
— Теперь будешь, Князев, работать?
— Буду, но только на одной операции. Кончики резать буду, а привязывать — хай другие, — объявил Амфибрахий. — До конца путины буду резать.
Весь плавзавод потешался над странным кладовщиком, но ему на это было наплевать.
— Черт с тобой, режь только кончики, — сказал мастер и тихо добавил, будто вслух подумал: — С паршивой овцы — хоть шерсти клок.
И кладовщик стал резальщиком кончиков. Уже на следующий день он принес мастеру несколько мешков кончиков, хмуро сказал:
— Тут ровно тридцать тысяч. Хошь — считай. — И хищно улыбнулся: — Скольки рублев я заработал?
Жеребчик только руками развел, ведь кладовщик завалил всю бич-бригаду кончиками. Бичи стали выполнять только одну операцию — привязку, и были довольны, их работа совсем упростилась.
— Как ты управляешься столько нарезать? — как-то спросил я его, но он отвел взгляд красноватых глаз в сторону.
— А тебе какое дело?
— Интересно ведь!
Он задумался, потом сказал:
— За интерес платить надо. — И предложил: — Давай сотню — узнаешь!
Но я чуть позже узнал все даром, случайно заглянул в кладовую и увидел…
Кладовщика Амфибрахием прозвали с легкой руки Кости Жданова. А дело было так. Не было работы, и бригада Аннушки в полном составе пришла ко мне в гости, расположилась на люке третьего трюма и мирно беседовала. Вылез из своей кладовки и Князев, присоединился к распутчикам, долго молчал, потом вдруг сказал:
— А я, братцы, ух как здорово заработал однажды на свиньях!
— Сколько? — ревниво спросил у него Костя, для которого деньги были не целью, а скорее средством, мостиком к своей квартире.
— Десять тысяч по-старому за одну осень, — со вкусом отвечал кладовщик. — Ох, потом я и гулял!
— Как же ты их заработал?
— Да этой самой кас… — кладовщик замолк, потому что не помнил названия дела, которым он однажды занимался так успешно. — В общем, я…
— Кас… кассы грабил? — язвительно спросил у него Генка.
— Ни боже мой! — обиделся Князев и замахал короткими руками. — Я целую тыщу отвалил одному врачу за науку, а потом за такой белый порошок — забыл его название, — за специальный ножик и за… кетгут!
Последнее, для большинства непонятное слово кетгут[3] он буквально выкрикнул с какой-то мстительностью и торжеством. Мол, вот вам, не такой уж я темный, как вам кажусь!
— А что такое «гут-гут»? — спросила, шмыгая носом, одна из близняшек.
Князев молчал.
— Немецкое слово, — сказала Настя.
— Переводится как «хор-хор», — снова съязвил Генка.
— Дураки все вы, — с презрением сказал кладовщик. — Это такие нитки. Хранятся они в запаянных стекляшках, в чистом спирту. Понятно?