— А если доллары на рубли перевести?
Ему отвечали:
— Тогда, значит, девять рублей за баночку.
Практичный Костя почесал затылок и сказал:
— Все правильно. Пусть эту чуду морскую покупают буржуи.
А вот Генка закапризничал:
— Хочу деликатес, чем я хуже буржуя?
— Иди ешь, — сказал Костя. — Поднимись на палубу и ешь крабца сколько влезет.
— Я хочу покупать его в магазинах, — упрямился Генка.
— Девять рублей баночка.
— Дорого!
— А в Сингапуре покупают и не говорят, что дорого.
— Так у них куры деньги не клюют. От жира, гады, бесятся!
— А ты от чего бесишься?
— Так хочу, как они, деликатес пробовать. Чем я хуже буржуев?
— Эх ты, дура, — засмеялся Костя. — Ты не хуже, а лучше. Ты ведь рабочий человек. Вот на крабовую путину приехал, не испугался, и честно работаешь, рубаешь краба от пуза. Запомни — даром!
— Меня, Костя, уже тошнит от них. Они быстро приедаются. Вот картошечки бы молоденькой, отварной, да с нашими кубанскими помидорами!
Мы все только облизнулись, вспомнив молодую картошку и помидоры. Действительно, это вещь! На дворе уже конец июля, лето в разгаре, а что мы тут видели кроме надоевших крабов? Правильно сказано: «Что имеем, не храним, а потерявши — плачем». Вот у Виры-майны Феди был заветный пузырек. В нем — несколько десятков граммов укропного экстракта. И все норовили сесть обедать за один стол с Федором. Он — мужик совестливый, покряхтит-покряхтит, но каждому соседу по столу капнет в тарелку экстракта. И тогда от борща такой дух идет, что во всех концах столовой начинают кричать: «Ребята, имейте совесть, уберите свой огород!» Не выдержал однажды и Сабир Сабирович, старшина «азика», подошел к Феде и, воровато озираясь, предложил ему за пузырек четвертной. Федор категорически отказался и этим очень удивил Генку. «За четвертной можно хорошие шкеры купить, — говорил он мне. — В судовом магазине есть японские шкеры. Федя давно их мылится купить, да деньги жалеет. Ну почему он не продал свой укроп Сабировичу, почему?»
Вот чудак-человек этот Генка! Он никак не мог попить, что для Федора Сабирович — какой он ни есть пройдоха — прежде всего товарищ, которому негоже продавать копеечный укроп за такие деньги. Федя поступил по-своему. Он засопел, покраснел, словно краб, которого опустили в кипяток, и… отказал старшине. А на следующий день он обошел в столовой все столы и в тарелку каждого капнул экстракта. Пузырек, конечно, моментально опустел, и тогда Федя с чувством явного облегчения выкинул его в иллюминатор…
Из цеха расфасовки мы пошли с Борисом Петровичем в ликвидный. Здесь на баночки наклеивали яркие этикетки. На них был нарисован краб, под ним надпись на английском языке: «СНАТКА. СДЕЛАНО В СССР». Тысячи уже готовых, этикетированных баночек грудились большими штабелями по всему цеху. Между ними ходили две лаборантки, осматривали консервы и иногда брали из того или иного штабеля по одной баночке. Чуть позже их вскроют, сделают анализы, попробуют на вкус. Это будет так называемая контрольная проверка выработки сегодняшнего дня.
Коляда взял у мастера ликвидного цеха консервный нож и показал мне самую верхнюю баночку одного из штабелей.
— А ну, достань, Сергеич, вот ту, самую красивую. Продегустируем ее.
Я потянулся к баночке и уже взял ее рукой, как палуба под ногами вдруг резко дернулась, накренилась и весь штабель рухнул на меня. Вначале я ничего не понял, упал на колени и забарахтался среди банок. Потом на несколько секунд в цехе потух свет. Когда он загорелся, я уже стоял на ногах, балансировал руками, потому что палуба вздыбилась, стала крутой. Мимо ног к правому борту, под гору, скользили баночки консервов. И я понял: громадный плавзавод почему-то сильно накренился вправо.
— Спокойно, спокойно! — кричал неподалеку от меня Борис Петрович. — Сейчас судно выровняют!
Но прошла минута, другая, а судно не выравнивалось, и стало необычно тихо, потому что прекратился неумолчный гул закаточных станков. Это сразу понял Борис Петрович и, натыкаясь на кучи рассыпанных банок, пошел к ближайшему телефону, начал звонить:
— Алло, алло, мостик, выровняйте крен, станки остановились!
На мостике что-то сказали начальнику цеха обработки, он отодвинул трубку от уха и растерянно пробормотал:
— Так-так…
И тут зашипел динамик. Вахтенный штурман торопливо объявил: