Он как-то безнадежно, горестно махнул рукой и, подталкивая нас в спины, пошел в дальний угол к мастеру Жеребцову. Это был вчерашний мордатый парень, прыгающий, орущий и затем управляющий краном. Пожалуй, он слышал возглас Кости, ибо посмотрел на нас презрительно и холодно.
— Говорите фамилии и кем вас сюда направили, — приказал мастер, разглаживая листы бумаги на столе.
Мы сказали. Мне этот мастер определенно не понравился. Не люблю я сильно молодых начальников!
— Значит, вы ничего не умеете делать, товарищи разно-о-р-р-рабочие?
— Почему? — стал сердиться Генка. — Я, например, шофер первого класса. Могу быть мотористом на боте.
— У тебя корочки не те. На земле первого класса, быть может, достаточно, а тут вода, стихия! Чего завербовался? В аварию попал, запил или от неприятностей каких-то бежал к нам на Дальний?
Тут мне изменила выдержка. Я сказал:
— Товарищ мастер, нельзя ли легче на поворотах? Ведь он, да и мы все, постарше вас. Чуточку больше уважения к старшим!
На Жеребчика это не произвело ровно никакого впечатления.
— А ты, борода, кем на суше работал и чего сюда подался?
В первый момент этот вопрос смутил меня. Ну, что ему ответить?
И тут меня выручил Костя. Озорно подмигнув мне, он сказал:
— Он у нас в станице работы лишился. Понимаешь, церковь закрыли, и он стал безработным.
У молоденького мастера округлились глаза.
— Это правда?
— Да, раб божий, — сказал я. — Все верно. А теперь говори, где мы будем работать?
— На «семерку» бойцами пойдете?
И тут за нашими спинами раздался звонкий голос Анны:
— Валерочка, отдай их мне. Одну девочку я себе нашла в толпе, а мужчин пока нет. Без них сам знаешь как дергать сети? Если что, их Женька заберет на бот бойцами.
Мастер задумался, потом важно кивнул головой:
— Бери, Королева.
— Большое спасибо, Жеребчик, — сказала Анна и махнула головой так, что ее удивительные волосы буквально заструились вдоль лица и на груди.
Тут я заметил, что лицо молодого мастера стало багровым. Как видно, прозвище угнетало его, но он промолчал. С Анной он, очевидно, боялся связываться. Впрочем, будущее показало, что я ошибался. Он был виноват, а не Анна. Хамовитый, как видно, с ранних лет, Валерий не удержался и назвал ее так, как на плавзаводе Анну называли только за глаза. Я тогда подумал, что это ее фамилия. Нет, это было ее прозвище.
Фамилия у Анны была украинская и не совсем обычная — Зима. Но еще более необычными были ее характер, жизнь и судьба.
Я никогда не забуду ярость Генки. Он стал весь белым, даже конопатины его исчезли, когда мы вернулись в десятую. Сереги не было, поэтому разговор был прямой и дружный.
— Послушай, Сергеич, — обратился ко мне Генка, — ты постарше и вообще, как видно, кое-что видел в жизни. Скажи, почему мы должны работать под руководством этой самой Королевы? Ведь это неладно, если мужиками командует женщина.
— А какая разница, — сказал я. — У нас равноправие.
— На бумаге, — сказал он убежденно. — Мужчина… как вам сказать? Он, ребята, испокон веков на себя принимает удар. Во всех отношениях, если он мужчина. Я читал в одной книжке — и с этим согласился, хотя я не сильно ученый, — что мужчина биологически должен болеть, страдать, умирать ради будущего. Ну, ради детей! Удар на себя! Любой… Вот представим себе такую ситуацию: нет на этой земле мужиков, остались одни женщины. И вот явился один мужик, даже самый занюханный. Что получится? Не исчезнет род человеческий. Каждую из тысяч он обласкает, утешит и заложит в каждую свое начало. И появятся на земле новые мужчины, женщины… А если все случится наоборот? Если будут миллионы мужиков и одна женщина? — тут Генка весело засмеялся и продолжал: — Они перережут друг друга, стараясь добиться расположения единственной!
Костя пожал плечами. Его черные, цыганские глаза словно выцвели. Столько в них было то ли грусти, то ли усталости… Честно говоря, я, зная его второй месяц, никогда таким не видел. Этот большой, жизнерадостный, эмоционально яркий человек стал похож на костер, который неожиданно потушили. Пылал он, трещал и разбрасывал искры как-то добро, шутливо, а потом его залили. И все померкло! Угли, которые светились, покрывались, медленно угасая, пеплом, внезапно остыли и превратились в черные палочки, в обломки бывшего, такие некрасивые они стали!
— Ты что хочешь сказать? — спросил я Костю.
— Женщину надо любить! Нельзя к ней относиться с отрицанием. Она — начало всего!
— А я их презираю, — сказал Генка, и его кадык дернулся, остановился посередине его длинной, гусачьей шеи. — Что я сделал плохого для своей? Работал, как мог, особо не пил, не гулял. Весь мир мой был в доме, с ней, и кого она мне родила! Когда появился шофер из потребкооперации, я на него смотрел снизу вверх. Не думал, что он мне соперник, но оказалось, что он…