Одноглазый вздохнул и взял со стола еще одну бумажку.
— Теперь послушаем мнение Службы утилизации. Та-ак… «обращаю внимание Вашего величества на то, что в послефнее время фикари…» Нет, не то… — Читать подданным обидные нападки разъяренных шасов Кувалда не стал. — Короче, они все исправили и пофчистили, слефы замели, челы на нас не выйфут. Фогафываетесь, на какую сумму эти кровопийцы выставили счет?
А вот теперь присутствующие уставились на Булыжника с откровенной враждебностью: когда в семейной казне заканчивались деньги, одноглазый становился невыносим и драл с подданных по три шкуры. Кувалда выдержал гроссмейстерскую паузу, позволив членам Фюрерского совета сполна насладиться кошмарными предчувствиями, после чего продолжил:
— Значит, так, великофюрерские советники, на примере Булыжника вы вифите, фо чего может фокатиться нормальный в общем-то уйбуй, если буфет фелать все, что захочет. Пофозрительные бизнесы, связи с человскими преступниками — это хорошо, но всегфа нафо помнить о режиме секретности. Вы помните о режиме секретности?
Уйбуи закивали банданами.
— Если мы облажаемся, Великие Фома нас на кусочки порежут. Так что не нафо нам лажаться, не нафо!
— Давайте Булыжника повесим? — предложил Копыто. — А то чо он, в натуре, сомнительные бизнесы развел и с челами связывается?
В целом Кувалде понравилось предложение старого друга, но своим единственным глазом фюрер видел гораздо больше, чем многие его соплеменники — двумя, и понял, что остальные уйбуи отнеслись к идее без восторга.
— Нет, вешать Булыжника пока не нафо. Пусть это буфет уроком.
— Пусть! — обрадованно поддакнул провинившийся. — Не надо меня вешать, великий фюрер! Я еще пригожусь!
— Но наказать его надо, — не удержался Копыто.
— Пусть штраф заплатит, — махнул кто-то рукой.
— Правильно, — согласился фюрер. — Слышал, ты, ошибка Спящего? Чтобы через фва фня принес феньги.
— Сколько?
— Ты приноси сколько буфет, а я решу, сколько забрать.
— А если я принесу мало?
— Тогфа я тебя повешу.
Булыжник уныло вздохнул.
— Понятно?
— Понятно.
— Тогфа пошли все вон, — распорядился Кувалда. — Засефание закончилось.
— А следующее когда?
— Когфа мне захочется ваши морфы увифеть. Проваливайте!
— Слава великому фюреру, — нестройно промямлили уйбуи и потянулись к выходу из кабинета.
Но не все.
— А ты чего сифишь?
— Предложение у меня к тебе, высокопревосходительство, великий избранный фюрер народа Красные Шапки.
Кувалда поморщился.
— Копыто, сколько раз повторять: когфа мы офни, обращайся без чинов. Понятно?
— Да!
— Хорошо. — Одноглазый вытащил из ящика стола бутылку виски, два стакана и собственноручно разлил пойло. — Чего нафо?
Уйбуй выпил свою дозу, приятно улыбнулся вождю и со всей прямотой ответил:
— Денег.
Фюрер вздохнул. Копыто принадлежал к самому близкому окружению одноглазого, был одним из тех, на кого Кувалда мог положиться в любой ситуации. Даже во время выборов, когда власть и жизнь фюрера висели на волоске, уйбуй подтвердил свою преданность, оставаясь с одноглазым в самые критические минуты. Кувалда не забывал о приятеле, частенько подкармливал его из казны, но финансы у веселого уйбуя не задерживались, а потому, несмотря на щедрые подачки, десятка Копыто регулярно сидела без…
— Деньги нужны, Кувалда.
Пару мгновений фюрер таращился на верного уйбуя, прикидывая, стоит ли исполнять просьбу приятеля, после чего махнул рукой:
— Пять тысяч хватит?
— Хва… — с готовностью начал Копыто, но тут же опомнился: — Не, Кувалда, мне не столько нужно. Мне больше нужно. Дай миллион!
Фюрер посуровел:
— Копыто, ты опять пил пиво?
— Зачем пиво, если у меня на виски деньги есть! — Уйбуй с законной гордостью продемонстрировал вождю пачку банкнот. — Прикинь, Кувалда, двенадцать тысяч!
— Откуфа?!
— Выиграл!
— Ты?!
— Я!
Одноглазый снял бандану, поскреб по голове пальцами, аккуратно вернул платок обратно и потребовал:
— Рассказывай.
— Так я же все сказал, мля: у меня артефакт, — поведал удивленный недогадливостью фюрера уйбуй. — Верняк дело, в натуре, Кувалда, карта сама прет: нужен валет — приходит валет, нужен туз — приходит туз. Только успевай деньги загребать!
— Пофожфи, пофожфи… — потряс головой фюрер. — Какой артефакт? Какая карта? Куфа прет?
— Артефакт для игры. Мне его… я его у конца одного отобрал. За долги. — Рассказывать, как десятка ишачила на Харция, Копыто стыдился. — Артефакт суперский, вся игра твоя! Повелитель этих… вероятностев.
— Каких таких вероятностев? — Кувалда твердо помнил, что в колоде есть пики, трефы, бубны и черви. Никаких «вероятностев» в колоде не было. — Ты чего несешь? Брефишь?
— Ну, может, не вероятностев, но карта прет.
— Какая нужна?
— Угу.
— И ты фвенафцать тысяч за ночь выиграл?
— Четырнадцать выиграл, — поведал Копыто. — Пару тысяч уже пропили.
— И теперь тебе нужен миллион?
— Или около того, — махнул рукой уйбуй. — Дай сколько-нибудь, примерно столько, а я тебе потом еще много принесу. В натуре.
— Откуфа принесешь?
Копыто разлил еще по одной, надеясь, что теперь-то уж фюрер все поймет, и, выпив, почти по складам произнес:
— Кувалда, пойми: я выигрываю в карты. Ты даешь мне миллион и договариваешься с челами какими-нибудь на игру по-крупному. Я выигрываю, и мы в шоколаде. Это, мля, Эльдорадо!
— А ты точно выиграешь? — подозрительно осведомился одноглазый.
Миллион у фюрера был. У него было больше — три миллиона, но деньги откладывались на погашение взятого у шасов во время выборов кредита, и расставаться с ними Кувалда не хотел.
— Выиграю я, выиграю! Хочешь, доставай карты, я…
— Не нафо со мной играть, — пробурчал одноглазый. Помолчал. — Ты уверен, что выиграешь у челов?
— Так у них артефакта нет.
— Фа, — после короткого раздумья согласился фюрер. — Артефакта у них нет.
— А у меня есть.
— А как насчет нарушения режима секретности?
— Об этом я и толкую! — воскликнул Копыто. — Не хочу я в казино идти, там меня сразу засекут, мля.
— Так что ты хочешь?
— У тебя ведь есть связи с человскими урками?
— Ну.
— Сведи меня с ними! Пристрой в какую-нибудь крупную игру. А дальше моя забота. У меня эти вероятности вот где сидят! — Уйбуй сжал кулак. — Я их, в натуре, раздену. Только миллион дай, мля!
Кувалда выпил еще, долго смотрел на продемонстрированную подчиненным пачку банкнот и, наконец, решился:
— Хорошо, Копыто, буфет тебе миллион. И игру я тебе найфу… Есть на примете… Но смотри: проиграешь — можешь сразу ифти вешаться.
Дачный поселок Переделкино.
Ближнее Подмосковье,
4 ноября, четверг, 16.18
— Пятьдесят тысяч?!! — Мамоцких изумленно вытаращился на Чернышева. — Вы сказали: пятьдесят?
— Да, синьор, ровно пятьдесят, — подтвердил Роберто. — Хотите — наличными, хотите — чеком.
— Чем же они столь знамениты?
— Для широкой публики — ничем, — спокойно ответил Чернышев. — Обычные карты восемнадцатого века. Предмет, безусловно, интересный, но не редкий, я специально уточнял у коллекционеров — даже особого разрешения на их вывоз не потребуется. Для меня же шкатулка — семейная реликвия. Она передавалась из поколения в поколение, мои предки берегли ее. К сожалению, во время революции шкатулка пропала, каким-то образом оказалась у вас…
— Законным образом, — уточнил Мамоцких.
— Я не ставлю под сомнение ваше право, — поднял ладони Роберто. — Вы владеете вещью, которая крайне дорога мне. Я достаточно богат, чтобы предложить за нее хорошую цену. Мы договоримся?
Разговор проходил в гостиной, из окон которой открывался прекрасный вид на запущенный сад. Мужчины сидели за круглым столом, покрытым кружевной скатертью, и пили чай из красивых фарфоровых чашек, украшенных изящными медальонами с медвежьими головами. Похожее изображение было вырезано на стоящем в углу дубовом буфете — монументальном произведении мебельного искусства девятнадцатого века. Медвежья голова — один из элементов родового герба Чернышевых: Роберто не сомневался, что и сервиз, и буфет украдены из поместья его предков. Что еще можно найти в старом переделкинском доме? В чьих еще усадьбах побывал прадед облезлого Ефима?