Разочарованные взоры офицеров встретились.
— Гордыня предшествует падению, мистер Дринкуотер. Сделайте все, что можно.
— Есть, сэр.
Дринкуотер снова поспешил вперед. Перегнувшись через борт, он воззрился на сплетение дерева, тросов и парусины, блоков и металлических частей. Заметил он и еще кое-что.
На верхушке мачты, на перерубленном с одного конца фале, тащился черный раздвоенный вымпел, словно насмехаясь над побежденным куттером.
Шорт вскинул мускулистую руку и обрушил очередной удар плети на спину провинившегося.
— Семь, — бесстрастно отсчитал Джессуп.
Багровые полосы, крестом испещрившие плоть, лопнули, по спине потекла кровь.
— Восемь!
Стоя у талей правого борта, Дринкуотер видел профиль лица наказуемого. Хотя зубы матроса крепко сжимали кожаный ремешок, глаза его были устремлены вперед, вдоль днища шлюпки, к транцу которой он был привязан.
— Девять!
Случилось неизбежное. Пороли аптекаря, который поступил с «Рояйл Уильяма». Звали его Болтон. Болтон не смог или не пожелал приспосабливаться к обстоятельствам. Видимо, внутри его души царил ад, не дающий покоя. Эпплби называл Болтона чирьем в образе человеческом, полным гноя и готовым прорваться. Матрос постоянно пребывал в состоянии апатии, и даже угрозы Шорта будто пролетали у него мимо ушей. Шорт воспринимал это как вызов, а такое любого помощника боцмана выведет из себя. Простить столь непривычного безразличия к себе он не мог, и когда убедился, что тычками тут не поможешь, принялся буквально изводить парня. И понял, что на верном пути. Он напрягал все свои извилины, шел на любую низость, не обращая внимания на растущее выражение отчаяния в глазах Болтона. Тот терпел, но наконец, доведенный до предела, не выдержал. Задав ему выволочку за неловкость во время орудийных учений, Шорт дождался того, чего хотел.
— Болтон! Ах ты тупоголовый дето…
И тут Болтон, издав проклятие, ударил помощника боцмана банником в солнечное сплетение.
— Двенадцать!
Шорт тяжело дышал, боль в животе мучила его. Сменив его, «девятихвостку» взял Харрис, другой помощник боцмана. Он пропустил хвосты через пальцы, очищая от сгустков крови и лимфы. Потом расставил ноги и вскинул плеть.
— Тринадцать!
На палубе собрались все. Гриффитс, Дринкуотер и Трэвеллер были при шпагах, матросы с угрюмыми, безразличными лицами стояли на шкафуте.
— Четырнадцать!
«Кестрел» лежал в дрейфе, обстенив стаксели. Наказание состоялось безотлагательно, они только принайтовили орудия, с которыми проводили учения. Кандалов на куттере не держали, поэтому Гриффитс распорядился высечь провинившегося немедленно.
— Пятнадцать!
Приговор гласил три дюжины ударов. Спина жертвы уже превратилась в кровавое месиво, сама она жалобно стонала. Сломался человек. Дринкуотеру стало нехорошо. Хотя Гриффитс не был тираном и Натаниэль прекрасно понимал необходимость строгой дисциплины, никакое количество плетей не могло сделать из Болтона настоящего моряка. Бог знает, что было не так с этим парнем, хотя, по словам клерка с брандвахты, Болтона осудили за инцест. Но какое бы безумие или гнусность он не сотворил, сейчас с него достаточно. Наказание необходимо прервать, и Дринкуотер поймал себя на том, что с немой просьбой смотрит на Гриффитса.
— Шестнадцать!
Из глотки Болтона раздался низкий, звериный вой, который, как знал Дринкуотер, поднимется вскоре до крика, а затем бедолага потеряет сознание. Какая бы жестокая вина не лежала на совести этого человека, он искупил ее адской болью, терзающей спину.
— Семнадцать!
— Отставить! — раздался голос капитана. Над строем пронесся вздох облегчения. — Хватит. Отвязать и отнести вниз. Подвахтенных распустить, мистер Джессуп!
Дринкуотер видел, как вздрогнул Болтон, когда его спину окатили ведром морской воды. Потом наказанный лишился чувств. Эпплби подошел осмотреть его. Дринкуотер повернулся.
— Стаксели на ветер, выбрать шкоты втугую!
Команду действительно не спешат исполнять или ему показалось?
— Живо! Не зевать! — Натаниэль зашагал к корме. Может, он стал слишком уж чувствительным?
— Курс норд-ост.
— Есть норд-ост, сэр.
«Кестрел» набрал ход и стал догонять конвой.
С момент выхода из Портсмута его нельзя было больше назвать счастливым кораблем. Офицеры представляли собой взрывоопасную смесь несовпадающих характеров. Напыщенное хвастовство Эпплби, служившее в оживленной кают-компании фрегата поводом для добродушных шуток, здесь оказалось неуместным. Даже Дринкуотер по временам находил доктора, возраст и холостяцкая жизнь которого не умерили привычки к морализаторству, невыносимым. Гриффитс, как и ожидал Дринкуотер, отдалился, и прежняя душевность их отношений исчезла без следа. Джессуп и Трэвеллер, старые сослуживцы, объединили свои таланты в стремлении снизить самооценку Эпплби, тогда как оба произведенных из квартирмейстеров помощника штурмана, Хилл и Балмен, ограничивались, глядя по обстановке, смешками или хмурыми взглядами.