– Добрый день, Годвин Прайд, – сказала она.
Прайд уставился на нее. На миг он утратил привычное самообладание. У него даже челюсть отвисла. У Прайда не укладывалось в голове: как же он не услышал ее приближения? Ему понадобились считаные секунды, чтобы пересечь поляну, и еще несколько – чтобы взвалить на плечи подстреленную олениху. Очевидно, дело затянулось. Невезение превзошло всякую вероятность.
И эта девушка – именно она из всех возможных встречных. Нормандка. Еще хуже было то, что весь Нью-Форест знал о ее поездках с Эдгаром.
Худшее же то, что его поймали, как сформулировано в законе о лесе, с поличным: при олене и с окровавленными руками. Тут не выкрутишься. Это его работа. По закону ему отрубят конечность, а могут даже вздернуть. Кто их знает?
Он огляделся. Они были одни. Всего на миг он прикинул, не убить ли ее, но выбросил эту мысль из головы. Убитая олениха соскользнула с его спины, когда он выпрямился перед девушкой гордо, как лев. Если он и боится смерти, то не покажет этого.
А затем он подумал о близких. Что им делать, если он угодит в петлю? Все они вдруг предстали перед ним: четверо детей, а дочке всего три года; жена и ее горькие слова. Она будет права. Как ему объяснить это детям? Он услышал собственный голос: «Я совершил глупость». Не давая даже себе в этом отчета, он коротко охнул.
Но что ему делать? Умолять эту нормандку? С чего ей ему помогать? Она будет обязана доложить Эдгару.
– Правда, славный денек?
Он моргнул. Что она плетет?
– Я нынче выехала рано, – продолжила она невозмутимо. – Не хотела забираться в такую даль, но погода уж очень хороша. Если я поеду туда, – она показала, – то, видимо, попаду в Брокенхерст?
Слегка ошеломленный, он кивнул. Она говорила как ни в чем не бывало. Что за дьявольщина у нее на уме?!
И тут до него дошло. Она не смотрела на оленя.
Она глядела ему в лицо. Боже, она спрашивала о детях! Он промямлил что-то невразумительное. Она не видела оленя. Теперь он понял: она болтала так запросто, чтобы он четко уразумел. Не будет ни соучастия, ни общей вины, ни позора, ни долгов за услугу – для этого она была слишком умна. Выше этого. Олень не существовал.
Она поговорила еще немного, спросила, как лучше добраться до дому и наконец, так и не бросив ни единого взгляда на лежавшего перед ней оленя, объявила:
– Что ж, Годвин Прайд, мне пора ехать. – Произнеся это, она развернула лошадь, махнула рукой и скрылась.
Прайд сделал глубокий вдох.
Да, это стиль.
Олень был мигом надежно спрятан, и Годвин мог идти домой. На ходу ему пришла в голову еще одна мысль, и он мрачновато улыбнулся.
Хорошо, что он подстрелил не светлую самку.
Вернувшись вечером в Крайстчерч, Адела с удивлением обнаружила, что ее раздраженно ждет Вальтер Тирелл.
– Не явись ты так поздно, мы бы выехали сегодня, – попенял он ей; тот факт, что она не знала о его приезде, не имел, похоже, никакого значения. – Завтра с утра пораньше. Будь готова, – распорядился он.
– Но куда мы поедем? – спросила она.
– В Винчестер, – сообщил он таким тоном, как будто это было очевидно.
Винчестер. Наконец-то по-настоящему значимое место. Там будут королевские чиновники, рыцари, знатные люди.
– Разве что, – добавил он, как бы спохватившись, – до этого мы остановимся на несколько дней в здешнем поместье на западе. В Дорсете.
– В чьем поместье?
– Хью де Мартелла.
К утру погода переменилась. Когда они направились на запад к горам Дорсета, от горизонта поднялась огромная серая туча, закрывшая солнце; ее сияющие края отбрасывали тусклые отблески на окружающую местность.
Бóльшую часть пути Вальтер хранил свое обычное сердитое молчание, но, когда они достигли последнего длинного хребта, мрачно заметил:
– Я не хотел везти тебя сюда, но решил, что перед Винчестером следует заглянуть. Дать тебе пару дней отточить манеры. В частности, – продолжил он, – понаблюдай за женой Мартелла, леди Мод. Она умеет себя вести. Постарайся ей подражать.
Деревня находилась в вытянутой долине. Этот край разительно отличался от Нью-Фореста. С обеих сторон огромные пшеничные и ячменные поля, аккуратно разделенные на полосы, поднимались по склонам до гребня гряды и исчезали за ним. На лужайке у пруда расположилась каменная саксонская церквушка. Хижины были аккуратно огорожены и стояли более упорядоченно, чем в большинстве подобных мест. Даже деревенская улица выглядела ухоженной и словно выметенной какой-то незримой властной рукой. Наконец длинная тропа уперлась в сторожку привратника самой усадьбы. Дом стоял чуть дальше. Возможно, дело было в игре света, но Аделе, когда они миновали ворота и поехали по коротко подстриженным лужайкам, почудилось, что их зеленый цвет темнее, чем снаружи. Впереди слева сельскохозяйственные постройки образовывали большой квадрат – деревянные строения на каменном основании, а обособленно справа, за просторным, хорошо вычищенным двором, стоял красивый особняк с вспомогательными постройками – все облицованы камнем и с высокими соломенными крышами, где ни одна соломинка не выбивалась. Это не был дом заурядного сквайра. Это был центр крупного земельного владения. Его ничем не нарушаемая, довольно угрюмая упорядоченность негромко, но не хуже любого замка возвещала: «Сие земля феодального лорда. Склонись».