Граф Сентента как-то машинально приложился к бокалу вина рядом с ним, а барон Ферми, зло побуравив посла взглядом, свой фужер просто хлопнул залпом.
— Некоторое недопонимание между его величеством и мной уже улажено, — заявил граф Сентента, — но как друг принца я разделяю его непонимание и непритворную обиду в решении о престолонаследовании.
— Присоединяюсь к графу, — коротко подтвердил барон Ферми.
Мысленно Эмаден Малурон потер руки. Все с чего-то начинают измену. С молчаливой поддержки, с сомнений, с поиска единомышленников, с тайных встреч в секретных комнатах. И не нужно никаких армий магов. Заклинание может пронестись над головой, а измена точно попадет в сердце государства.
— Что же мы, друзья, — вдохновенно проговорил Эмаден, — неужто будем сидеть и смотреть как принца душит несправедливость? В нашей власти помочь его высочеству: советом, монетами, влиянием. Иначе какие из нас друзья?
— Советовать я люблю, — согласился сразу граф Сентента, таким образом, оставляя на долю остальных двух заговорщиком влияние и монеты.
«Не, не, не, — подумал Эмаден, — так дело не пойдет. Отсидеться за нашими спинами вообще не вариант.» Вслух посол Южной Каталии сказал, что советы хороши, чтобы их услышали.
— А вот чтобы их послушали, ваша светлость, — по-доброму обратился он к королевскому советнику, — надо некий пример делом показать.
— Короче, — рявкнул барон, — вы два златоуста до ночи словами играть собираетесь? Делать то, что будем?
Эмаден Малурон неодобрительно покосился на нетерпеливого барона. Иногда он не понимал, а почему барона еще держат в начальниках тайной стражи? Поставили за пёсью преданность, но время страха измен давным-давно прошло, а собака как раз выросла и готова укусить за лишний кусок мяса. Да и вообще, он не понимает всех нюансов придворных игр Шайна, но ясно-понятно, что туповатый барон тормозит работу службы. Неужели заменить такого болванчика некем?
— Всё зависит от принца, — развел руками Эмаден Малурон, — что хочет сам принц? Чего ожидает от своих друзей? Почему бы нам всем троим не усилить общение с его высочеством, в этот трудный момент, направить его неупорядоченные мысли в правильное русло. Решение зависит только от него. Исключительно его мнение, высказанное твердо и безоговорочно, позволит нам предпринять все действия для исправления вопиющей несправедливости.
«Короче, предлагает начать обрабатывать Шилнагаила на тему самому царствовать и всем владети», — перевел эти витийствования на понятный язык граф Сентента.
По виду барона Ферми нельзя было определить, понял ли он ход мыслей южнокаталийского посла или требуется уточнить, потому Эмаден пустился во все тяжкие, пытаясь объяснить, как следует обработать принца.
— Деконструкция, — проговорил посол, отбросив всяческие экивоки, — нам нужна деконструкция семейных ценностей принца. Он должен возненавидеть свою семью и первая прореха в этой цитадели ценностей зависть. Шилнагаил завидует своей сестре Аише. Мы начнем раздувать это пламя тщеславия. Раздуем ссору, разожжём огонь раздоров, плеснем масло на угли обиды и тогда из аморфного принца мы получим закаленного негодяя, готового на всё.
«А посол хорош, — подумал с восхищением граф Сентента, — давно ли на дипломатической службе такому учат?»
«Аише довольно будет сказать Шилнагаилу, что королевский венец ей в кошмарах только является, — скептически оценил идею посла барон Амьен Ферми, — и все обиды растают как дым, они же семья.»
— Когда начнем? — деловито спросил начальник тайной стражи.
— Процесс уже идет, — загадочно ответил посол, — кулисы поднялись, зал полон зрителей, а мы дергаем за ниточки. Но помните, друзья, наш замысел велик, но результат складывается из совместных усилий. Тот, кто их не приложит — останется на обочине событий.
***
Я не ожидал увидеть на прототипе бумажной фабрики графа никаких особенных улучшений. Может быть печальный ослик ходит по кругу, передавая ослиную силу на вал, вал передает ее на колесо; трехзубчатое колесо снизу-вверх по очереди ударяет по пестам толчеи, те сначала поднимаются, потом падают с силой на сырье в деревянной колоде, превращая тряпье в однородную массу, которую потом варят в котле. Но нет, у него стояло шесть колод, в которых здоровые мужики банально толокли сырье. Мужиков уже конечно вывели, но я себе так представлял, что мужики и непременно здоровые. Иначе-то хрен вам, а не бумага, итальянцы для чего арабскую толчею усовершенствовали? Потому, что плохой размол — плохая бумага.