– Прости, госпожа шай Мармаг, я смотрела на рыб и кораллы, здесь очень красиво, – сказала Тати, обреченно скривив светскую улыбку.
– Да, конечно, я рада, что ты любит наше море, – переводчица расцвела от похвалы, адресованной её городу, её стране, и потому в определенном смысле и ей самой; Тати уже не первый раз замечала, что хармандонцам свойственна болезненная гордость за родину.
Дружеским ласковым жестом ухватив её под локоть, Дарина уже уверенно вела Тати по направлению к высоким дверям Дворца – многие иностранцы находят поразительным сочетание в хармандонцах их фанатичного целомудрия и некоторой бесцеремонности в отношении прикосновений: хармандонцу, например, ничего не стоит заключить в объятия практически незнакомого человека, и в то же время ни одна хармандонская женщина, и, тем более ни один хармандонский мужчина, не станет обсуждать свою личную жизнь даже с близкими друзьями.
Тати, всё ещё озаренная торжественной благодатью её впечатления, чувствовала себя смутно и зыбко, точно во сне. Перед её глазами мелькали дисплеи, баннеры, разноцветные шары и нарядные люди – но даже в этой громокипящей толпе, тем более в ней, Тати продолжала ощущать своё уединение внутри себя, и с наслаждением перебирать простывающие уже угольки пережитого восторга. Она послушно кивала и улыбалась тем, на кого осторожно указывала ей Дарина, и оттого, что она была совершенно отстранена и не пыталась понравиться, Тати нравилась всем этим людям. Они находили её рассеянно оброненные остроты очаровательными, а медлительную блуждающую улыбку размышления приписывали тонкому мастерству держать себя в свете. Она же просто искала глазами того юношу, что так поразил её, и старалась сделать лёгкую тревожность поиска не слишком заметной для окружающих.
Атлантийская делегация во главе с Дариной, неспешно дрейфовала, точно катер с выключенным мотором, от одной группы гостей мероприятия к другой; произнося, как ей полагалось, ничего не значащие фразы о важности мира во всем мире, Тати бросала лёгкие, будто бы праздные взгляды по сторонам, пока, наконец, удача не улыбнулась ей.
…Он стоял в обществе теперь уже двух пронзительно ярких брюнеток и осторожно держал за хрупкую прохладную ножку бокал с минеральной водой, иногда поднося его к губам, не столько, вероятно, для утоления жажды, сколько ради самого движения, изумительно грациозного – в одной руке у него был бокал, а другой он бережно придерживал лёгкую ткань, откинутую с лица. Брюнетки пили шампанское.
– А это кто? – спросила Тати у Дарины, умело замаскировав свой интерес за легковесностью тона.
– Знатные госпожи. Они состоят в совиет директоров «ОйлРемайнс», самый болшой на сегодняшний день нефть добывающий компания мира, – почтительным шепотом сообщила переводчица, – они словно небожители здесь, ни у кого больше нет такой капитал, это особый каста, нельзя даже приветствовать они, если не располагаешь два-три свободный миллион золотых тиар…
Тати не слишком поняла последнюю фразу Дарины, но решила не заострять внимание.
– И мальчик?
– Кузьма шай Асурджанбэй, в народе его называть «нефтяной принц», он сын для госпожа Зарина, она стоять сюда ближе, и жених для госпожа Селия, она стоять с ним рядом, – Дарина покосилась на Тати почти испуганно. – Нет, ты не гляди так сильно в та сторона! Они может заметить.
– Разве ты не представишь им нашу делегацию? – Тати откровенно недоумевала.
По лицу Дарины проскользнуло сильное изумление, словно ей предложили взлететь, махая руками; справившись с собой, она внимательно посмотрела на Тати и извиняющимся тоном произнесла:
– Это нет. Совсем невозможно! Их общество не все могут претендовать, мы здесь все понимать, наш менталитет, нам кажется такой простой вещь, госпожа Тати, но я не знаю, как объяснить человекам из ваша страна, это примерно как они боги, а мы смертные, понимаешь?..
Майора Казарову не слишком устроило объяснение Дарины, хотя, разумеется, она знала, что в высшем обществе действительно существуют различные ступени, и подняться можно только до некоторого предела, строго определённого родовитостью и достатком, но впервые она столкнулась с этим так резко и обидно – осознание того, что прекрасный юноша в кремовой накидке обречён навсегда остаться для неё лишь неосязаемой грёзой, акварельно расплывчатой в неверном зеркале памяти, оказалось горше неожиданной пощёчины. Тати не могла вынести тяжести этого незаслуженного, непонятно по какому праву вынесенного приговора.