«Это не дом, а тюрьма какая-то. И почитать нельзя!»
Кузьма отверг предложение Селии позавтракать перед её отъездом на террасе, демонстративно натянул на себя одеяло и повернулся на бок.
– Как знаешь, – пожала плечами красавица-миллиардерша, – привычка залеживаться в постели может со временем плохо сказаться на твоем здоровье.
Негромкий щелчок двери оповестил юношу о том, что она ушла. Перед ним маячил ещё один долгий день в обществе молчаливой охраны и почтительной прислуги, мучительно долгий день, в течение которого он мог делать всё, что ему хочется, но чего ему по-настоящему хотелось, Кузьма не знал.
Выждав около получаса, он встал с постели, позавтракал, презрев меню из четырех изысканных блюд, стаканом холодного молока и вышел в сад.
Забравшись на своё любимое дерево, оседлав, точно лихую кобылицу, упругую ветвь, он принялся думать о Тати Казаровой, о возможных причинах её исчезновения и о том, что было бы, если бы блондинка вновь заявила о себе…
3
Давно стемнело, а Селии ещё не было. Она обычно не говорила Кузьме, куда отправляется и когда её ждать.
В просторном холле царили полумрак и тишина. На ночь дворецкая из экономии всегда гасила большие люстры – помещение освещали только молочные светильники на стенах.
Кузьма неторопливо спустился со второго этажа по изогнутой парадной лестнице. Постоял на мозаичном полу в центре холла, задрав голову: выключенная люстра меркло поблескивала в приглушенном свете ламп.
Юноша хотел выйти на террасу подышать воздухом, но обнаружил, что дверь заперта. Это его насторожило.
Дворецкой тоже не оказалось поблизости, хотя обычно в такое время она дежурила возле парадного входа замка.
Внезапный шорох заставил Кузьму обернуться: на лестнице никого не оказалось, холл по-прежнему был пуст, но несколько светильников погасло.
Наверное, перегорели. Надо позвать кого-нибудь.
Холл погрузился в сумрак. Повернувшись, Кузьма не смог разглядеть даже очертания входной двери. Ему стало не по себе. Где только их носит! Ни прислуги! Ни охраны!
Выходя из-под лестницы, юноша внимательно прислушивался к звуку собственных шагов.
Внезапно по полу перед ним проскользнуло голубоватое световое пятно. Точно такое же проскользнуло по стене, на миг задержалось на люстре, что плыла по темноте, словно огромный океанский лайнер, на борту которого отключили электричество.
По холлу пронесся непонятно как проникший в помещение холодный влажный сквозняк с прелым кислым запахом.
Кузьме показалось, что в углу просторного зала теплится свет. Он сделал несколько шагов по направлению к нему. Подвал! Тайный вход. Юноша замер.
Откуда-то снизу, из неизведанной тёмной утробы замка долетели приглушенные голоса:
– Завидую я госпоже Селии шай! Молодой господин – такая ягодка!
– Закрой похабный свой зевальник! Ну! Или хотя бы тише!
– Глядите-ка как наша Марфа пригорюнилась. Правду, значит, говорю.
Смех нескольких здоровых женских голосов.
– Жалко, действительно. Такая красота – и зря томится. Госпожа у нас немного того…
Голос стал таким тихим, что слов было уже не разобрать.
– Слышала?
– Клянусь лоном Прародительницы!
– Даже если он платок привяжет, она к нему не притронется. Жизнь дороже. Хотя… За такую медовую карамельку… и помереть не жалко.
– Дура! Я тебе обувной клей в рот сейчас волью, если ты не заткнешься!
Голоса приближались, голубые пятна качались на пололке и на стенах. Фонарики!
Не дожидаясь, пока его заметят, Кузьма рванул по парадной лестнице наверх.
Преодолев два марша он остановился, вжался в стену. Услышанное сильно взволновало его. Юноша медлил, не поднимался дальше, надеясь услышать ещё пару-тройку комментариев. Кто говорил, угадать он не мог – в повале голоса звучали глухо, вязко, точно в кувшине.