– Любовь не всегда выглядит так, как мы ожидаем, – ответила охранница, как будто не заметив ни нарочитой грубости его фразы, ни издевательской интонации.
Машина в это время мягко затормозила. Минуту спустя шофересса в чёрном пиджаке предупредительно раскрыла обитую кожей дверцу салона:
– Госпожа шай Асурджанбэй ждёт вас.
10
Приехавшего гостя на лестнице встречал Фома, второй муж Зарины: на его лицемерно-приветливую улыбку Кузьма ответил долгим холодным взглядом – он терпеть не мог Фому, тот был на три года старше, и пока Кузьму ещё не забрали в дом Селии, Фома часто бил его и отбирал игрушки. А теперь он, этот пухлый наглец с раскосыми хитрыми глазами – ишь какой важный! – стал господином шай Асурджанбэй, полноправным хозяином замка.
Зарина была беременна, под её одеждой Кузьма заметил немного округлившийся животик – это наблюдение подняло в нём прямо-таки штормовую волну чувств, которые он так же вынужден был запереть в тонкостенном сосуде вежливости: юноша ощутил одновременно и приступ глупой детской ревности к этому новому ребёнку своей матери, и грусть по собственному ушедшему младенчеству, и обидную зависть Фоме: «По какому праву он занял здесь моё место?»
Кузьма знал горький, как сердцевина вишневой косточки, ответ на этот вопрос: «Так положено…» Подрастающий мальчик не может оставаться жить со своей матерью… Рожают в Хармандоне рано, и потому близкие подруги здесь довольно часто меняются детьми: сын одной становится мужем другой – это позволяет и соблюсти традицию, и не потерять своего мальчика из виду… Мать, она ведь везде мать, даже в Хармандоне: всю жизнь ей хочется чувствовать поблизости свою кровинку, знать, что дитя её в довольстве и в безопасности…
Обстановка в родном доме показалась Кузьме не слишком гостеприимной: к его визиту накрыли в столовой. Он надеялся поговорить с матерью наедине, а тут – на тебе – почти официальный прием, торжественная сервировка, гордый и пафосный Фома напротив, деловито и чопорно орудующий замысловатыми приборами, молчаливый дворецкий, бесшумно появляющийся то здесь, то там с тарелками под блестящими колпаками.
Кузьма болезненно ощущал отчуждение, наступившее между ним и Зариной. Он, конечно, осознавал, что так и должно быть, все правильно, сын вырос, а у матери – молодой муж, но все в душе юноши противилось, отказывалось принимать это окончательно.
После обеда, показавшегося Кузьме до не вероятности долгим, перешли в гостиную.
Дворецкий принес ледяной кофе с миндальной пудрой в высоких узких фужерах. Поставив его на маленький столик рядом с глубоким креслом, Зарина откинулась на спинку, умиротворенно сложила руки на подлокотниках.
– Фома, – сказала она строго, – мне кажется, вам нужно доделывать курсовую работу, ступайте наверх.
Молодой муж покорно склонил голову, поднялся и, кинув на Кузьму неодобрительный взгляд из-под полуопущенных ресниц, нарочито медленно направился к выходу.
– Фома, – позвала Зарина.
Он остановился и обернулся.
– Подойдите, – велела она и добавила, когда он приблизился, – Я прочту всё, что вы написали. Вам ясно?
У Кузьмы снова тоскливо ёкнуло внутри от этого «вы», обращения, принятого между супругами: стало быть, Фома – муж; и ребёнок, который вскоре родится, это его ребёнок; а ему, Кузьме, Селия так и будет говорить «ты», как положено говорить «обещанному», маленькому мальчику, живущему в её доме, ведь она ни разу ещё не входила в его спальню и, похоже, не собирается…
Преодолевая смущение, Кузьма рассказал Зарине о странном поведении своей нареченной, благоразумно умолчав, разумеется, о складе оружия, – он ехал к матери в надежде, что она сможет что-либо прояснить. Как-никак, Зарина знала Селию с самого Селииного рождения: их родители были очень дружны, и иногда девятилетней Зарине даже доверяли покормить годовалую Селию с ложечки кашей. Взрослые умиленно взирали на это зрелище, прихлебывая летние коктейли, посмеивались и снимали видео.
Слушая рассказ Кузьмы, Зарина обстоятельно расстелила на столе мягчайший кашемировый платок, достала расписную коробочку с ароматическим табаком, высыпала немного в центр платка, взяла щепотку, глубоко вдохнула сначала одной ноздрей, затем другой… Смакуя послевкусие запаха, она откинулась на спинку кресла.
– Это не повредит малышу? – фраза скатилась, как камушек с крутой горки. Ведь так естественно переживать за будущую сестру! Или за будущего брата.
Зарина удивлённо повела бровью: с каких, мол, пор сын делает мне замечания? Кузьма почтительно поклонился и попросил прощения за свою нескромность. Он искренне жалел о сказанном, опасаясь, что раздражил мать, и она после этого менее охотно пойдет с ним на откровенность.