Пока у Онки был Гарри, она не опасалась никаких искушений. Но теперь Гарри ушёл…
– Гала очень порядочный и деликатный человек, – Саймон решил не оставлять без внимания реплику, относившуюся к его покровительнице, – наши отношения гораздо глубже, чем ты хочешь думать, ей небезразличны мои стремления, мои мечты… Гала хочет, чтобы я стал актером, мне уже предлагали, для начала, правда, эпизодические роли в сериалах, но со временем…
– Сериалов никогда не смотрела, теперь и подавно не буду. Хорошего вечера. – С нажимом простилась Онки.
Шумно отодвинув с дороги плетеное кресло, она направилась к выходу из зала.
– Ты странная, Онки Сакайо, – голос Саймона настиг её, будто хлестнул по спине, – наша дружба могла бы принести тебе немало пользы.
Онки уже дошла до лестницы. Помедлив секунду на верхней ступеньке, она делано рассмеялась:
– Что? Словечко доброе за меня замолвишь и жезлом своим волшебным это словечко окучишь, чтоб лучше прижилось? Нет уж, уволь.
Звук шагов по деревянным ступенькам.
– У тебя всё хорошо? – спросила Гала, когда Саймон вернулся к столику.
– Вполне, – ему потребовалось усилие, чтобы вернуть лицу выражение доброжелательной открытости.
– Из неё был бы неплохой губернатор.
Гала Овдайн обладала прекрасной памятью; змеиный клубок завистниц хоть и шипел о том, что она принимает какие-то таблетки для улучшения работы мозга, но всерьез никто в это не верил.
– Надеюсь, не растеряет она свой запал. Сумеет пробиться повыше, не замызгав благородных порывов. Надо, чтобы хоть кто-нибудь распорол уже этот мешок с требухой…
Саймон без труда перевел сам себе фразу министриссы с робкого, басенного, песенного, на родной. Непрошенная, а оттого особенно ценная, похвала в адрес Онки из уст его покровительницы, вызвала у него небывалые возмущение и досаду. Конечно, нельзя не признавать её заслуг, но… Она сама… Онки же невыносимая. Гадкая. Аж зубы сводит…
Саймон достал из аккуратной плетеной коробочки зубочистку и сломал её.
Гала попросила счёт.
Онки дошла до вершины мостика и остановилась, борясь с нелогичным порывом посмотреть назад. Носком туфли она спихнула в воду притаившийся между дощечками небольшой камушек.
Дождь перестал, и в трещине между облаками щурилась поздняя красная заря. Почти не нарушая спокойствия воды – точно скользящая по льду шайба – в пруду плыла утка.
3
Грейпфрутовый свет раннего утра заставил сразу зажмурить с трудом приоткрытые глаза. Вибрирующий на беззвучном режиме телефон медленно подползал к самому краю тумбочки.
Единственный выходной! Пролетающий быстро, как скоростной поезд мимо провинциальной платформы.
Онки Сакайо нехотя приподнялась и ответила на вызов. Она ожидала услышать кого угодно, но только не этот голос, звук которого сразу отозвался в её душе эхом грустной вины. Звонил Гарри. Он напомнил о приближающемся дне рождения двойняшек и прозрачно намекнул, что помимо алиментов в этом месяце неплохо было бы прислать ему дополнительно некоторое количество средств на покупку подарков.
– Ой, извини, – неповоротливым медлительным спросонья голосом пробормотала Онки, – я совсем заработалась, конечно, я отправлю вам перевод.
Чтобы не забыть, Онки тут же добыла из тумбочки лист бумаги и написала:
ДЕНЬГИ НА ДЕТЕЙ
У неё в голове обычно вращалось столько насущных дел, что просьбе бывшего мужа ничего не стоило затеряться в этом потоке.
– Как-нибудь в выходной приедешь, может, на ночь, – предложила Онки в конце разговора, который в итоге свелся к скупому обсуждению здоровья детей, погоды и Онкиному сетованию на занятость.
Она не ожидала, что Гарри обидится.
– За кого ты меня принимаешь? Наши отношения закончились, значит, ничего такого между нами уже не может быть! И вообще… Раньше надо было думать.
– Как хочешь, – скисла Онки. Она уже успела представить себе, как уютно можно с утра уткнуться в теплое небритое тело мужа, как сладко можно дремать, чувствуя щекой редкие длинные волоски на его груди.