– Не знаю. Зачем она вам так нужна?
Когда Вил не ответил, я счел, что терять мне нечего, и в свою очередь стал забрасывать его вопросами:
– Это вы убили Эдварда Олдерли? А кто сбросил доктора Бёрбро в мельничный пруд? Тоже вы?
– Разумеется, нет, – ответил Вил. Его резкий северный говор будто нарочно был создан для того, чтобы выражать негодование. – За кого вы меня принимаете?
– На похищение вы, во всяком случае, способны. Мало того, после смерти Олдерли вы проникли в его квартиру, и одному Господу ведомо, что вы оттуда украли. Вы…
– Я не взял ничего, что не принадлежало бы мне или другим людям. – В голосе Епископа зазвучал искренний пыл. – А что касается Неда Бёрбро, то этот человек мой друг. Вернее, был моим другом. Он пришел на мельницу, чтобы поговорить о моем… э-э… визите в Иерусалим, и не буду отрицать, между нами возникли разногласия, но это был обычный дружеский спор, не более того. Но потом Роджер рассказал, что, возвращаясь обратно в колледж, бедняга-доктор поскользнулся на камнях и упал под мельничное колесо. Роджер видел все своими глазами.
«Воистину, нет на свете большей глупости, чем святая наивность», – подумал я. Неужели Вилу не приходило в голову, что Роджер столкнул Бёрбро под мельничное колесо, чтобы тот их не выдал? Доктор спасся чудом. Роджер – один из великого множества слуг, действующих не по хозяйским правилам, а по своим собственным.
Черты Вила исказила гримаса гнева, возмущение он сдержал лишь огромным усилием воли.
– Сэр, как у вас язык повернулся обвинять меня в покушении на его жизнь! – продолжил он уже тише. – Ваши подозрения неоправданны. Я не из тех, кто бездумно отнимает чужую жизнь. Да будет вам известно, я служитель церкви, а не наемный убийца.
Я уставился на него во все глаза:
– Вы – священник? Не может быть! Вы носите оружие, да и в пасторской рясе я вас ни разу не видел, и…
Вил гордо выпрямился:
– Сэр, нынешний род занятий я избрал не по собственной воле. На эту стезю меня толкнули обстоятельства. – Епископ нахмурился и отошел от меня на пару шагов, яростно отбросив ногой валявшуюся на пути палку. Однако его потребность оправдаться была слишком велика, и он разразился пламенной речью: – Между прочим, в юности я даже не думал о святых обетах. Я изучал право. Но после университета я вступил в ряды Армии нового образца. Там я научился фехтовать и встретил бедолагу Роджера. Он служил под моим началом, и, когда много лет назад его ранили при Марстон-Муре, я молился вместе с ним. А потом сам Господь призвал меня к себе на службу. После рукоположения я стал армейским капелланом. Во времена Кромвеля мне дали приход в Йоркшире, и я ни в чем не нуждался. Но после возвращения короля у меня несправедливо отняли все нажитое.
– Ах вот оно что. Теперь начинаю понимать. Так вот почему вы ненавидите лорда Кларендона.
В стране были сотни таких обездоленных священников. После Реставрации парламент, не слушая никаких возражений, принял целый сонм карательных религиозных законов, целью которых было усилить влияние в стране англиканской церкви и лишить влияния служителей Римско-католической церкви и всевозможных раскольников – считалось, что все они являются политическими врагами. В результате многих англиканских священников, приверженных старым пуританским традициям, лишили приходов. В совокупности все эти карательные законы стали известны как Кодекс Кларендона, поскольку считалось, что за их принятием стоял именно он.
– Ненавижу? Вы напрасно приписываете мне столь дурные побуждения, сэр, – возразил Вил. – Как христианин, я обязан бороться против лорда Кларендона и всего, что он воплощает. Не буду скрывать, его смерть принесла бы мне радость, ведь она стала бы благом для Англии. Однако ненависти к этому несчастному я не испытываю. Более того, я молюсь за его бессмертную душу, хоть и сомневаюсь, что мои молитвы будут услышаны.
Я пожал плечами, не желая вступать в спор. Я почувствовал, что потребность Вила оправдать свои поступки – его слабое место, и я опять ударил по больному:
– Значит, вот почему вас прозвали Епископом. Вы священник – точнее, были им.
Вил устремил на меня суровый взгляд:
– Мое прозвище следует понимать в сатирическом смысле, сэр. Я не особо жалую епископов.
Несмотря на свое незавидное положение, я подавил улыбку. Я встречал многих людей, похожих на Вила: несгибаемых, безукоризненно честных – во всяком случае, с точки зрения их собственных представлений о чести, – убежденных в своей правоте и в том, что они служат своему Богу именно так, как Он того желает, и при этом начисто лишенных даже малой толики самоиронии.