Глозель, в отличие от практически всех американцев, не курил и гордился этим. Сьюзен всегда нравились мужчины, особенно офицеры, которые курили красиво, им это шло, но зато из-за отсутствия горькости от дыма и табака поцелуй выходит еще более настоящим. Глозель был к тому же совершенно трезв, что тоже непривычно: в Америке парни оставляют себе путь к отступлению в виде фразы «я выпил, не соображал, прости»; тельмарин же показывал, что его решение принадлежит ему полностью, и ему не нужны уловки или ширмы в виде алкоголя. Сьюзен ответила на поцелуй, тем самым соглашаясь, и погладила его по щеке, чувствуя пальцами границы шрамов.
Питер заметил, что она повеселела и успокоилась, но решил, что это из-за успеха какой-то там статьи. Сьюзен в веселом ужасе смотрит на свое отражение в зеркале — бледные щеки, красные губы, глаза блестят, и поражается тому, что никто не замечает в ней перемен.
Сьюзен Пэвенси вошла в дом на Третьей улице впервые, огляделась — чем-то напоминает дом профессора Керка. Дверь была приветливо открыта, но как только Сьюзен захлопнула ее за собой, помещение погрузилось в полумрак, только со второго этажа сквозь проемы между толстыми перекладинами перил падали лучи, видимо, попадавшие в большие окна наверху.
— Защищайся, — из тени выступил Глозель с двумя мечами, один протягивал ей, держа за лезвие. Сьюзен смерила его взглядом, быстро нагнулась, расстегнула туфли, шагнула вперед и взялась за рукоять. Она не любила мечи и сабли, предпочитая лук и кинжал, но даже король Эдмунд не побеждал ее с легкостью. Сьюзен помнила, что Глозель побеждает выносливостью и сменой рук, значит, победить его надо до того, как она устанет. Он тельмарин и не ждет, что женщина будет уметь сражаться.
Он ждал. Видимо, Питер просветил его насчет нарнийских обычаев. Сьюзен была намного слабее, но и легче, потому всполохом металась перед Глозелем в своем алом платье, заставляя его крутиться на месте и отступать — она пользовалась тем, что он не бьется в полную силу, боится ее задеть; сама она нисколько не опасалась, понимая, что воин его мастерства никогда не позволит до себя дотронуться. И Глозель отступал. Вверх по лестнице, где его рост снова играл против него, но, заигравшись, Сьюзен неудачно шагнула по ступеньке и подскользнулась, Глозель мгновенно перебросил меч в левую руку и схватил Сьюзен за локоть, рванул на себя.
— Мы слишком близко, чтобы продолжать поединок, — заметила Сьюзен. — Сдавайтесь, генерал. Вам не впервой.
— Отчего же, — Глозель поднял бровь. — В прошлый раз битва окончилась без меня, а очнулся я уже в новой стране.
— Разве? — Сьюзен попыталась вспомнить, но точно, Глозеля она видела в ходе битвы и во время благословения Аслана.
— Я обязан Каспиану и вашей сестре, — отозвался Глозель. — Каспиан отправился на мои поиски в лес, а ваша сестра исцелила меня. Я был удивлен, когда понял, что жив.
— Ты был ранен? — Сьюзен села на ступеньку, потянула его за собой, положила меч рядом.
— Корни деревьев проросли сквозь меня, — проговорил Глозель. — Чем наглядно показали несостоятельность мнения, что древние легенды чаще всего не имеют под собой подоплеки. В тельмарской школе меня учили, что живые деревья из летописей — это особые способы маскировки нарнийских диверсионных отрядов. Пробел в моем образовании был заполнен… несколько болезненно.
— Я не знала, — растерянно сказала Сьюзен; его попытки шутить над тем, что с ним произошло, ставили ее в тупик. Она и не думала даже о том, что творилось с ранеными тельмаринами. — Каспиан искал тебя, потому что ты его спас?
— Я его не убил. Это другое, — он глянул на нее и усмехнулся. — Вот только не надо меня жалеть.
— Жалость — это к Люси, — возразила Сьюзан.
— Но именно тебя назвали великодушной, — Глозель лег на спину на ступеньки. Сьюзен это казалось диким: сочетание изысканных манер двора и подобное поведение, напомнившее Шасту, когда тот впервые оказался во дворце. У Тельмара другая культура, напомнила себе Сьюзен. И у американцев тоже.
========== Часть 3 ==========
Сьюзен, как в детстве, с любопытством побежала по коридорам, чтобы осмотреться, ведь о человеке столько может рассказать внутреннее убранство жилища! Впрочем, сама она не хотела бы, чтобы кто-то судил ее по той крохотной комнате, в которой ей приходилось жить, гораздо лучше было бы проводить по комнатам и галереям Кэр Параваля. В доме у Глозеля пусто, это самое первое впечатление, и Сьюзен было неуютно заглядывать в голые комнаты. В доме профессора Керка пустой стояла лишь одна комната, в которой и находился укрытый белой тканью платяной шкаф; Пэвенси всегда жили в маленьких домах, набитых памятными вещами. У него здесь ничего нет поистине дорогого и личного, сказала про себя Сьюзен. Только оружие да три кольца, оставшиеся на его пальцах при перемещении из Нарнии — перстень генерала, кольцо с родовым гербом и тархистанское, исписанное изнутри восхвалениями богине Таш: символ того, что под его командованием находились наемные войска из Ташбаана. Она как-то спрашивала у него о том, почему Тархистан прислал войско, ведь потомки Тисрока не подчинялись нарнийским королям. Глозель, неприятно усмехнувшись, ответил, что это неподчинение дорого стоило Ташбаану, и наемники — лишь малая часть платы за иллюзию независимости: власть Тельмара при королях была незыблемой и безграничной. Глозель следовал за гостьей по дому, и хотя Сьюзен бежала, а он не торопился, он почему-то не отставал от нее ни на шаг.
Они оказались в спальне, и Сьюзен сама закрыла дверь за ними обоими и обернулась, прямо взглянув Глозелю в глаза. Она не заходила так далеко прежде: романы заканчивались для нее всегда в гостиных чужих домов за светской беседой, пронизанной нитями намеков, но с тельмарином недосказанностям не было места — все чувства, ощущения, мысли были слишком чистыми, дистиллированными, без малейшего налета здешней цивилизации. Они знали слишком много, чтобы им была позволена такая роскошь, как ложь: тысячелетняя королева и неверный военачальник, унаследовавший от своих предков-пиратов гораздо больше, чем могло бы показаться.
Глозель неслышно переступил с ноги на ногу, потом протянул Сьюзен руку, и когда та вложила свою ладонь в его, закрутил ее, как в танце, и прижал к себе.
— Ты слишком храбрая для королевы, — сказал он. — Второй раз подряд принимаешь мой вызов.
— Для королевы Тельмара — может быть и слишком, — в тон ему отозвалась Сьюзен и потянулась наверх, чтобы его поцеловать. Он снял со Сьюзен платье через голову, не обратив внимания за застежки и пуговицы, провел кончиками пальцев по ее талии, осмотрел плечи, и Сьюзен показалось, что с таким видом на рынке выбирают лошадей, о чем она Глозелю немедленно и сказала. Тот только усмехнулся и мотнул головой:
— На тебе нет отметин и шрамов, — сказал он. — Тебя берегли, это правильно. Теперь тебя беречь буду я.
Сьюзен никогда прежде не была с мужчиной, ей всегда хотелось, чтобы первым был кто-то особенный, а когда она правила Нарнией, кругом было слишком мало людей, а из правителей, достойных ее и ее титула, ей никто не нравился. Они никогда не обсуждали в кругу семьи, но Сьюзен знала о том, что Питер и Эдмунд, вернувшись из похода на великанов и с переговоров с морскими жителями, почему-то почти месяц друг на друга не глядели, а Люси по секрету сказала Сьюзен, будто Питер повстречал дочь колдуна, и потому поход так затянулся, а Эдмунд несколько недель не вылезал из моря, и две русалки приняли человеческий облик.
— Две? — недоверчиво переспросила Сьюзен, зная, что те становятся похожими на людей только в случае истинной любви.
— Ну… у морских жителей гаремы… — неуверенно протянула Люси. Сама она пропадала в лесу не только из-за дружбы с фавнами; ее ждал лесной дух, воплощенная суть Западного леса, высокий, золотоволосый и золотоглазый, с черной, как первозданная тьма, кожей. Королева Люси, как и ее сестра, отвергала предложения принцев одного за другим, но не потому, что те ей не нравились. Она их не видела, не замечала — ведь при входе в лес ее встречал теплый искрящийся взгляд существа, помнящего становление самой Нарнии.