Она потеряла все: своего возлюбленного, своего ребенка, свой трон.
Когда они въехали в Эдинбург, уже смеркалось. Канонгейт был забит людской толпой, что пришла посмотреть на королеву, и среди этой толпы не было ни единого человека, кто мог бы сказать ей хоть слово утешения.
— Убийца! — кричали люди. — Сжечь ее!
Мортон сделал так, что вся процессия отправилась через город. Мария сначала не поняла, что он задумал, а позже все прояснилось: он хотел привезти ее к развалинам церкви Святой Марии…
…Они остановились у развалин дома, где был убит Дарнлей.
— Сжечь ее! Сжечь ее! Прямо сейчас!.. Чего мы ждем?! Она сама себя выдала!
— Люди! — вскричала Мария. — Я прошу вас: дайте мне сказать!
Ее слова утонули в презрительном гоготе толпы, вновь хлынувшей к Марии. Народ подошел так близко, что Керколди с Линдсеем, Мортоном и Атоллом были вынуждены вновь пригрозить людям шпагами.
В полуобморочном от усталости и напряжения состоянии Марию затащили в дом, в ту самую комнату, и подвели к окну. За окном колыхалось людское море. Взгляд Марии постоянно натыкался на импровизированное знамя, растянутое на пиках.
Керколди засомневался, переживет ли Мария эту ночь. Он вообще не ожидал того, что произошло. Он обещал ей, что все будет в порядке и должен был сдержать слово. А вот Мортона совесть не мучила. Он знал: граф Меррейский на пути в Шотландию. Знал он и о Хантлее, который задумал с некоторыми католиками поддержать королеву, но большинство людей было против.
В толпе вновь раздались крики:
— На кол ее! Лучше места для таких грешников, как она, не найти!
Ей предстояло провести в этом доме ночь. Здесь не было ни еды, ни питья; не было никакой кровати, и она даже и подумать не могла о том, чтобы умыться или сменить одежду…
Она со стоном опустилась на пол комнаты… Всю ночь под окнами дома толпился люд. Они зажгли факелы, и в комнате было светло, как днем.
Она еще не раз пыталась заговорить с народом, но тщетно. Доведенная до отчаяния она порвала в клочья платье, обнажив грудь. Потом Мария забилась в истерике о стены, и в конце концов рухнула на пол в стонах и рыданиях. А в окно неслись крики:
— Прелюбодейку в огонь! В огонь убийцу!
Настало утро. Она подошла к окну. Разорванная одежда висела на ней лохмотьями, а грудь и плечи прикрывали лишь распущенные волосы.
— Люди, — проговорила она. — Люди…
— Сжечь ее! В огонь убийцу собственного мужа! — донеслось в ответ.
…Перед глазами Марии вновь заколыхалось все то же знамя. Она разрыдалась и тут увидала Мэйтленда, переходящего улицу. Она окликнула его. Ему страшно захотелось уйти подальше от этого места, но он вдруг понял, что если не откликнется на ее зов, то ее молящие глаза будут преследовать его всю оставшуюся жизнь.
Она внимательно смотрела на него — мужа милой Флем, — тоже предавшего ее.
— Так вы теперь с ними? — спросила она. — Вы… с моими врагами… Мэйтленд?
— Мадам, — ответил он, — я был предан вам, пока вы не заменили меня на того, кто показался вам преданнее меня.
Он не простил ей выбор Риччо и никогда не простит брака с Босуэлом…
Она закричала:
— А вы разве не знали о заговоре против Дарнлея?! И разве не были участником?!
— Мадам, — донеслось в ответ, — вы уничтожили сами себя, выйдя замуж за Босуэла. Не станьте вы его рабыней и рабыней собственной страсти, вас бы ни в чем не обвиняли сейчас здесь.
Толпа взревела:
— Убийцу в огонь!
Мэйтленд отвел глаза в сторону и пошел прочь, а Мария наконец поняла, что все заговорщики против нее. Они хотят отдать ее на поругание, чтобы отвести от себя беду; они хотят свалить всю вину на ее плечи.
Ее бросили все, теперь она это знала. Да, в прошлом Мэйтленд был вежлив и обходителен, он был одним из тех немногих, кому Мария могла довериться. А сейчас его жизнь и репутация стали для него всего дороже.
…Еще один день мучений был позади. К вечеру ее перевезли в Холирудский дворец. Ее провезли как пленницу под конвоем: с одной стороны Мортон, с другой — Атолл. Их окружали солдаты, чтобы защитить, на случай чего, от толпы. Перед ее лицом вновь появилось знамя с изображением Дарнлея, ее самой и их сына, и Мария взмолилась о смерти.
Однако когда они приехали в Холируд, от души немного отлегло — она встретила там своих слуг, а среди них — Мэри Сетон и Ливи. Она бросилась с рыданиями к ним в объятия, и обе служанки поклялись, что никогда не покинут ее.