Кавалькада подалась вперед, но вокруг была толпа нищих людей, поднявших палки и, конечно, смотревшихся варварами. Смрад от них, как сказали наиболее вежливые из французов, почти довел их до рвоты. Но Мария чувствовала себя счастливее теперь, чем когда ступила на шотландскую землю. Ей было отрадно чувствовать, что хоть кто-то, пусть их немного, но верен ей.
Граф Джеймс был обеспокоен. Сцена с прощением Келлоне была восхитительна. Возможно даже, Мария поступила правильно в такой момент. Но, встретившись взглядом с Мэйтлендом, он понял, что великий дипломат согласен с ним: у Марии Стюарт будут в Шотландии проблемы. Пресвитерианская Церковь Шотландии и ее лидер Джон Нокс легко найдут повод поругаться с королевой…
Сумерки опустились еще до того, как Мария добралась до столицы. В сгущающейся темноте ей было отрадно видеть огни костров, сначала на Келтоне, а потом на Солсбери. Костры зажгли и в городе, и она слышала крики людей. Все это зрелище успокаивало ее. По французским меркам, радушие людей, возможно, было несколько грубоватым, но, в конце концов, оно было совершенно искренним.
Теперь она наконец увидала крепость, построенную отцом. Крепость смотрелась угрожающе мрачной. Взгляд Марии пробежал по башням и зубчатым крепостным стенам.
Здесь, совсем рядом с городскими стенами, ей предстояло остановиться. Честно говоря, ей совсем не хотелось устраивать триумфальный въезд в город ночью.
Это было величественное здание, но холодное и неуютное. Несколько гобеленов на стенах смотрелись бедно, а ведь она привыкла к блеску и красоте французских тканей. Не было нежных ковров и красивой мебели; все вещи были разбросаны и выглядели простецкими и тяжеловатыми.
Ну да ничего, скоро она обставит здесь все любимыми вещами и внесет тепло и радость в это жилище… Она была уверена, что сможет стерпеть все на свете, ведь ее народ любит ее. Даже сейчас она могла слышать, как люди, столпившиеся у стен замка, кричали:
— Господь, храни королеву!
Она устала, и ей хотелось сытной еды и удобств, к которым она привыкла во Франции, но, тем не менее, она не чувствовала себя несчастной.
Рядом возникла Флем. Она вся прямо-таки сияла от волнения. Только сейчас Мария заметила, какой красавицей стала ее подруга. Мария знала, суровый граф Мэйтленд положил глаз на Флем, а ведь он такой старый, что сгодился бы ей в отцы.
Поняв наконец, что они уже дома, Мария подумала, что надо бы устроить несколько свадеб среди своего окружения. Ей хотелось нести радость тем, кого она любит.
Милая Флем! Она сама была неравнодушна к восторженным взглядам этого пожилого государственного мужа. Мария решила, что утром попытает подругу на эту тему.
Еда была на столе, и они были так голодны, что кушанья показались им вкуснее, чем были на самом деле. Когда трапеза закончилась, Мария возвратилась к себе в комнату. Пока ее четыре подруги помогали ей раздеваться, она с живостью рассказывала, как они все переделают в этом замке. Ей показалось, что тоска первого дня и ночи немного отступила. Нет, никому из них не нравилась их новая жизнь, но они стали понимать, что нужно смириться.
Внезапно в окно ворвались звуки, похожие на кошачий концерт. Это был поток такой душераздирающей мелодии, что они вряд ли когда-нибудь слышали нечто подобное. Марию охватил ужас, и она второпях начала одеваться заново. Музыка зазвучала громче, стала еще более дикой и разноголосой. В этот момент раздался стук в дверь.
На пороге стояли граф Джеймс, граф Мэйтленд, трое дядей Марии и д’Амвилль.
— Что происходит? — закричала Мария в ужасе. — Кого-то убивают?
— Верноподданные жители Эдинбурга приветствуют тебя, — сухо произнес граф Джеймс. — Они играют в твою честь на волынках. Было бы хорошо, если бы ты подошла к окну и сказала несколько слов благодарности.
— И, — произнес Эльбоф на быстром французском, — возможно, это произведет должный эффект и положит конец музыке, от которой лопаются уши.
Мария прислушалась и начала улавливать волнующую мелодию в том, что сначала ужаснуло ее. Она разозлилась на французов, что те заткнули уши. А для тех людей, что стояли внизу, старинные шотландские напевы и мелодии были как мед. Люди под стенами запели, а волынки зазвучали тише.
— Но до чего же песни грустные! — воскликнула Мария. — Пожалуй, можно подумать, что они жалеют, что я вернулась. Похоже, им просто тяжко петь веселые песни.
— Это гимны кирки, — торжественно произнес граф Джеймс.
— Гимны?! — завопил неугомонный Эльбоф. — В такой-то момент! Сдается мне, что сладкие мадригалы или песни радости по поводу возвращения королевы были бы уместнее.