Я не хочу еще раз пережить что-либо подобное. Поэтому в дальнейшем в запутанных случаях я хотел бы просить вашего совета. Вы не возражаете?
Иеремия в смущении отвернулся и сжал губы так, что они побелели.
— Вы слишком доверяете мне, судья, — попытался отказаться он.
— Как же мне вам не доверять? Вы спасли мне жизнь!
— Вы ничего обо мне не знаете.
— Я знаю, что вы умный и честный человек.
К своему смущению, Иеремия понял, что Трелоней настроен серьезно и так просто не откажется от своего намерения.
— Поскольку вы мне так доверяете, милорд, мне не остается ничего другого, как довериться вам. До того как вы посвятите меня во что-либо, я должен сделать вам одно признание.
— Что вы католик? — улыбнулся Трелоней. — Об этом я уже догадался. Это не страшно. Я не отношусь к тем людям, которые всех католиков считают врагами государства. И не требую от вас приносить клятву, противную вашей совести.
— Речь не об этом, — возразил Иеремия. — Да, я действительно принадлежу к католической церкви. Но, кроме того, я священник и иезуит!
Каждое его слово будто перекрывало воздух Трелонею. На его лице изобразился ужас. На какое-то мгновение он почувствовал глухой, вызванный сплошной клеветой страх англичан перед иезуитами, этими «элитными войсками папы, уже почти столетие выжидающими момента, чтобы правдами и неправдами вернуть Англию в лоно Римской церкви». Считалось, «ловкие шпионы и циничные заговорщики плетут тайные интриги против английской государственной церкви».
Сэр Орландо смотрел на священника как на чужого, как на врага, втершегося к нему в доверие, чтобы погубить.
— Богом проклятый иезуит! — в негодовании воскликнул он и резко отвернулся. — Ступайте! Уходите из моего дома, — с горечью продолжил он.
Он чувствовал себя обманутым и преданным. Не говоря ни слова, Иеремия вышел.
Глава девятая
Ален в нетерпении дергал шнуры лифа, пока он наконец не поддался. Гвинет Блаундель, жена аптекаря, шумно дыша и не сопротивляясь, позволила повалить себя на кровать. Ален исчез с мистрис Блаундель в своей спальне, пока ученик замещал его в цирюльне. Это случалось не в первый раз. Аптекарша, регулярно приносившая Алену ингредиенты для его мазей, всегда приходила незадолго до закрытия, когда клиентов уже не было. Это была смуглая валлийка, слегка за сорок, на которой мастер Блаундель недавно женился вторым браком. Жировые складки на лице скрывали морщины, но, несмотря на полноту, она выглядела моложе своих лет и, кроме того, обладала живым кельтским нравом.
Ален предпочитал ее всем другим женщинам, с которыми водил шашни. Незамужние девушки больше всего боялись забеременеть и в лучшем случае позволяли ему шарить под юбками. Гвинет же, как жена аптекаря, имела в своем арсенале особые средства. Он точно не знал, как она это делает, видел только, что она пользуется губкой, смоченной в лимонном соке. Но в принципе ему это было все равно.
В этот вечер, однако, их неожиданно прервали. Ален услышал голос Джона из приемной. Предупреждая хозяина, он громко сказал:
— Добрый вечер, мистер Фоконе. Вы сегодня пораньше.
Ален замер, тихо выругался и неохотно отодвинулся от Гвинет, с удивлением поднявшей голову:
— Что случилось?
— Мой друг вернулся раньше, чем я ожидал. А у него строгие моральные принципы.
— Что, твой друг — один из этих пуритан-фанатиков?
Ален принужденно улыбнулся, не желая выдавать, что Иеремия — католический священник.
— Быстрее, одевайся, — торопил он ее, натягивая штаны.
Спускаясь вниз по лестнице, он второпях оправлял рубашку. В спешке он не заметил Иеремии, поднимавшегося на второй этаж, и столкнулся с ним.
— А, Ален, вот и вы.
Хирург попытался скрыть свое смущение, обернувшись к мистрис Блаундель и представив их друг другу. Иеремия весело переводил взгляд с одного на другого. Он быстро понял, что связывает Алена и жену аптекаря. Сдерживая улыбку, он вежливо сказал:
— Для меня большая честь, мистрис Блаундель.
— Я покупаю травы и другие ингредиенты у ее мужа, — объяснил Ален. — Его аптека в двух шагах.
Гвинет хотела было попрощаться, но Иеремия остановил ее.
— Ваш супруг несколько недель назад делал лекарство для барона Пеккема, не так ли?
— Да, именно так. Несчастный барон! Был такой уважаемый судья.
— Возможно ли, что кто-то подмешал в лекарство белый мышьяк? Может быть, какой-нибудь покупатель?
— Не думаю, сэр, — покачала головой Гвинет. — Мой муж изготовил лекарство сразу же, как только посыльный принес рецепт от доктора Уэлли. Оно не оставалось без присмотра. В лавке постоянно кто-то был — либо мой супруг, либо подмастерье, либо ученики, либо я.
— Кто относил лекарство в дом барона?
— Я сама. Я часто занимаюсь этим, когда много дел.
— И в пути вы не упускали его из виду?
— Нет.
— Никто не пытался заговорить с вами или отвлечь? Пожалуйста, подумайте.
— Уверяю вас, никто не мог приблизиться к лекарству, я бы это заметила.
— Вы умная женщина, мистрис Блаундель. Раз вы так говорите, мне приходится вам верить, — вздохнув, произнес Иеремия.
Когда аптекарша вышла, Ален прошел за своим другом в спальню, которую предоставил ему после переезда. Она выходила на улицу и находилась непосредственно над его комнатой. Будучи холостяком, он не страдал от недостатка места. Джон, подмастерье, и горничная Сьюзан жили под крышей, ученик Тим спал в операционной, а вдова мистрис Брустер, служившая у Алена экономкой, занимала комнатку на третьем этаже.
Иеремия хранил свои немногочисленные вещи в сундуке. Его книги лежали стопкой на книжной полке, которую Ален заказал для него столяру как подарок к новоселью. В комнате еще стояли стол, стул, табурет и кровать с балдахином, занавеси которого на день закидывались на столбы. Для умывания служили кувшин и миска из цинка. Камин не имел никаких украшений, колосник был из простого железа. Стол с витыми ножками, за которым Иеремия работал, служил ему также алтарем. Время от времени здесь для богослужений собирались его прихожане-католики.
Иеремия ясно изложил Алену последствия, которые может иметь его приглашение. Поселить в своем доме римского священника означало нарушить целый ряд законов, которые хотя и не соблюдались, не были отменены. В любой момент их можно было вспомнить. А за укрывательство католического священника полагалась смертная казнь.
Но Ален был так же оптимистичен, как и Иеремия. Он не верил, что король, стремившийся ввести свободу совести, позволит ревнителям веры зайти так далеко.
И очень скоро он уже радовался тем немногим католикам, что приходили в его дом, мирно молились, а затем обычно оставались поболтать. Ведь, кроме всего прочего, Ален без усилий получал новых клиентов.
— Вы были у судьи? — спросил цирюльник, наблюдая, как Иеремия убирает в сундук святыни, необходимые ему для последнего причастия. Только что умер один из его прихожан.
— Да, он поправляется, и ему больше не нужен мой уход. Вы посмотрите за ним еще несколько дней вместо меня, Ален? Так ему будет приятнее.
Лицо Алена посерьезнело.
— Вы что, сказали ему правду?
— Мне пришлось. Он доверился мне. Я не мог больше водить его за нос.