— Да, я просматривал отчеты парламентского комитета по надзору за массовым химическим производством, — сухо заметил Джеймс, подумав, что Седрик, пожалуй, превзошел сам себя, — могу заметить, что в некоторых алхимических цехах условия не лучше. Но комитетом уже давно выработаны и внедрены меры для предотвращения потери здоровья на производстве.
Виконт преувеличенно усмехнулся.
— Ты прямо как наша дорогая Элизабет! Право, тебе надо почаще выбираться из своего парламента. Эти ваши меры сводятся только к тому, что владелец фабрики обязуется давать работникам стакан молока раз в день, да обеспечивать их фланелевыми масками, которые чаще заменяются простыми носовыми платками. И даже такие мелочи соблюдаются, только если грядет инспекция!
— Боже, Седрик, это уму непостижимо! — не сдержавшись, воскликнул Джеймс и чересчур сильно надавил педаль газа. — Ты стал социалистом!
— Если тебе угодно так это называть, — кузен и не думал оправдываться, — два дня назад умерла семнадцатилетняя работница посудной фабрики, её звали Хатти Уолтер. Проработала она всего полгода в качестве эмалировщицы, это, чтобы твой комитет знал, самая опасная должность! Хатти должна была, наклоняясь над изготовляемой продукцией, щеткой смахивать с неё пыль и мелкие частички перед тем, как наносить новый слой эмали. Она постоянно глотала эту пыль. Неделю назад она почувствовала себя совсем плохо и отпросилась у мастера, чтобы уйти домой пораньше. А через пять дней она умерла, — последние слова Седрик произнес почти без выражения, цедя сквозь зубы. — Врач объяснил, что смерть наступила так быстро еще и из-за того, что она была сильно истощена, жила впроголодь и должна была каждый день, в любую погоду, проделывать путь в три мили от своего дома до фабрики.
— И ты поэтому подрался с полицией?
— Да, — удивительно просто ответил Седрик. И с новым приступом страсти продолжил, — другие работники рассказывают, что там нет шапочек на голову, а халаты у всех старые и рваные. До приезда инспекции даже рукомойников не было! Рабочие говорят, свинцовая пыль очень сладкая на вкус. Когда их тошнит, выходят целые шматки пыли. Каждый работник на этой фабрике расскажет такое твоему комитету, если захочет говорить правду. Работаешь в красном цехе — блюешь красной пылью, если в голубом — голубой, если в черном — черной. Мастер говорит, что мужчины и женщины одинаково подвержены отравлению, но женщин тошнит больше. Еще мастер говорит, что он вообще не нанимал бы на такую работу женщин с большими влажными глазами, для них пыль особенно вредна.
Джеймс еще раз взглянул на Седрика. Тот был совершенно уверен в себе и своих убеждениях. Он был таким же, каким всегда, каким Джеймс его помнил. Он был Седриком Спенсером — светловолосым, дерзким, страстным, глупым.
…Гулкие, вечно холодные коридоры, классы, спальни частной школы и университета, высокие сводчатые потолки, видавшие за почти тысячелетнее свое существование лучших представителей нации. А теперь эти своды вынуждены созерцать их. Последствия хиндийской лихорадки исключали юного Джеймса, сына герцога Мальборо, из всех видов спорта, а Седрик попросту все эти виды спорта презирает. Они вдвоем подолгу шатаются в парке или сидят в библиотеке. Седрик донимает его расспросами про Хиндию или вслух мечтает о своих будущих странствиях. Седрик никогда не унывает, не боится нарушать правила, дерзит учителям и не скучает по дому. От Седрика следовало бы держаться подальше.
— Скажи, неужели ты, правда, думаешь, что забастовками и драками можно облегчить их положение? — без малейшей надежды спросил Джеймс, когда они уже подъезжали к дому.
— Это всё же лучше, чем молчать или надеяться на ваш комитет или светских дурочек вроде Элизабет, — процедил тот, — знаешь, я еще хочу написать обо всем этом.
— Ах, вот оно что, — попытался усмехнуться Джеймс, благоразумно пропустив мимо ушей очередное упоминание леди Голди, — тебе не дает покоя слава сэра Диккенса.
Седрик решительно замотал головой и замахал руками: