Я бы, может, и попыталась ему помочь. Да вот только встать на ноги попросту не могла. Туман в голове почти рассеялся, зато ноги и руки отказались сотрудничать с такими дурными мозгами. Поэтому, вяло потрепыхавшись на полу, я бросила попытки встать и затихла.
— Вот мокрица! — выругался тот, что постарше. И полез в темницу сам. — Ну, не жалуйся теперь, никаких тебе лепесточков. Засыхай на корню, если такая пакостная натура у тебя.
Без всякой нежности вздернув слабое тельце на ноги, охранник поудобнее перехватил меня за шиворот и выволок из темницы.
— Шевели побегами, Филь-Филь, не зли меня еще больше! — прошипел тюремщик, тычком направляя меня в сторону своего напарника. — Грабли-то вытяни, не в первый раз песочат. Не строй бóльшую дуру и стерву, чем ты есть!
— Ты погодь, дядька, — всмотрелся в мое лицо тот, который помоложе. — Кажись, не в себе она. Может, вино пропавшее было? Ты где его брал, у тетки Клуазетты небось? Так она ж для крепости туда крысиного яду подмешает и не поморщится. Глянь, глаза-то у нее мутные, чисто обесцветилась.
— Не мое дело, — отмахнулся старший. — Надевай ошейник да пошли отведем, иначе Ухо нас самих на сушку определит. До завтрашнего полудня велел не трогать и даже не подходить к песчанке. Ежели выживет — ее счастье. А помрет дня через три — так это она сама, Ухо тут не ответчик. И приказ мара не нарушен, и остальным беглянкам наперед наука. Поостерегутся бунтовать.
— Эх, Филь-Филь, хорошая ты была девчонка, — посочувствовал мне молоденький. — Шагай, чего ж теперь.
Этьен
Цроп, цроп, црып, црып.
Над краем стола появились две мягкие лапки, а потом возникла лукавая мордочка. Черные глазенки сосредоточенно оглядели столешницу — что можно сегодня стянуть на пол и объявить добычей?
Каждое утро, сев за стол, я придвигаю к краю несколько предметов — хватай, сбрасывай, играй. Сегодня выбор был обычный — сломанное перо, ложечка от кофейной чашки, бумажка из-под пилюли.
Что предпочтешь, Крошка?
Год назад она предпочла вспрыгнуть на стол и опрокинула чернильницу на квартальный отчет о внешней торговле. Через пять секунд в кабинете были оба секретаря. Они извинялись, будто испортили документ сами, мгновенно переписали его и заменили скатерть. Каждый получил в награду охапку вчерашних тюльпанов — можно использовать, можно продать.
С Крошкой я просто поговорил, когда она вылизывала в углу чернильную лапу.
— Не делай так больше. Если тебе лень идти за мышью и хочется найти игрушку на столе, я дам ее сам.
Говорят, что катланк втрое больше обычного кота, а умнее — вчетверо. В случае Крошки так и есть. Надеюсь, она не обиделась на имя. Почти всех домашних катланков называют Крошками. Как круглую собаку — Шарик, а худую — Стручок.
Между тем Крошка остановила выбор на обертке от пилюли. Стянула и принялась охотиться, недовольно пофыркивая, когда в ноздри попадали остатки снадобья.
Принимать его я повадился два года назад.
«Не надо пить такой крепкий кофе, — сказало сердце, — мне тяжело».
«А мне без него сонно», — ответил мозг.
Сердце и мозг заспорили. Как всегда, победил мозг и предложил запивать кофе лекарством. Теперь каждое утро к черному подъезду приходит не только молочница, зеленщица и мальчишка из пекарни, но и ученик аптекаря с недавно сделанной пилюлей. Она стала условием моего ежедневного кофе, а бумажка от нее — любимой игрушкой Крошки.
Любимой, но недолгой. Основное удовольствие от бумажки в том, что ее можно порвать в клочья. Когда обрывки стали такими мелкими, что не поиграешь, над столом опять возвысилась мордочка, а цепкие лапы утянули ложку. Она не успела долететь до паркета, как Крошка ухватила ее зубами и начала перекатываться на полу, подбрасывая добычу, будто вместо пойманной мышки забавлялась рыбкой.
Интересно, как сохранились катланки? Они не только живут в диких зарослях, но встречаются и в засохших садах Города. Может, дело в суеверии: убить катланка — к несчастью? Может, им просто везет? Может, их боятся?
Как выжил я — тоже непонятно. Я, князь Этьен зи Ома, уже пятый год один из четырех столпов Совета блюстителей Добродетели. Каждую неделю «Листок свободы» выходит с заглавной статьей, объясняющей, за что меня пора казнить. Странно, не правда ли?
Все началось с того, что король на меня обиделся за мнение о принципах налоговой системы. Три года спустя простил и пригласил на Осенний бал. Как позже выяснилось, с последствиями различной степени несчастья.