– Господь Всемогущий, но почему?
Ричард помолчал, не отрывая взгляд от дороги.
– Когда мать меня просит, трудно сказать «нет».
– Почему она хочет, чтобы предательство Джона было забыто?
– Прощено, – поправил Ричард. – Не забыто. Андре, он ведь ее сын, и в его жилах течет та же кровь, что и в моих. Пусть мне это не нравится, но тут ничего не поделаешь.
Де Шовиньи тактично оставил эту тему. Он не согласился с Ричардом, но ему и не требовалось мыслить династически, и слава Богу за это. Вернувшись в Ноттингем, он оглядел виселицы и тела, тихо раскачивающиеся на ветру – зрелище, которое нисколько не смягчал даже лунный свет – и вдруг понял, что уже не в первый раз по долгам Джона платят другие люди.
Третий день осады начался для войска короля хорошо – с добрых вестей, привезенных епископом Даремским: узнав о возвращении короля, гарнизон Тикхилла сдался. К полудню мангонели были готовы и вскоре начали обстреливать замок, вздымая при прямом попадании облака пыли и обломков. Как некогда при Акре, Ричард установил восьмичасовые смены, чтобы осадные орудия действовали день и ночь, не давая защитникам замка передышки. По лагерю уже разнесся слух о греческом огне, и люди Ричарда испытали острое разочарование, узнав, что король пока не будет его использовать, но находили некоторое утешение, глядя, как на замок дождем сыплются каменные снаряды, и развлекались, выкрикивая насмешки и оскорбления в адрес оказавшегося под обстрелом противника.
Ричард обедал с дворянами и священниками, зорко приглядывая за Жоффом и Лоншаном – оба они терпеть не могли епископа Даремского, этого волка в овечьей шкуре, амбиции которого были слишком нацелены на блага плотского мира. Епископ разглагольствовал об успешном завершении осады Тикхилла, но Ричард решил дать ему покуда потешиться. Слуги только начали разносить подобающее великому посту жаркое из рыбы, когда вошел один из рыцарей Рэндольфа Честерского с известием, что Уильям де Вендеваль просит выдать охранные грамоты двоим воинам из его гарнизона, чтобы они лично могли убедиться в возвращении короля.
Вскоре в шатер ввели двух явно нервничавших мужчин.
– Я сэр Фушье де Грендон, – хрипло произнес один из них, – а это Генри Рассел. Мы пришли увидеть короля.
Ричард встал и вышел на свет.
– Ну и? Что скажете?
Слова были излишни: оба преклонили колено, такие ошеломленные, что все присутствующие рассмеялись. Ричард знаком приказал посланцам встать и вскинул руку, прервав их бессвязное бормотание.
– Возвращайтесь в замок и передайте, что время на исходе, – сказал он. – Я пощажу тех, кто сдастся прямо сейчас, но упорствующих постигнет судьба, которой заслуживают все бунтовщики и предатели.
Несколько часов спустя Ричард принял капитуляцию Вильгельма де Вендеваля и тринадцати из его рыцарей. Остальные мятежники не готовы еще были сдаться, но после еще одной ночи бомбардировки приняли предложение архиепископа Кентерберийского обсудить условия. Получив заверения, что им сохранят жизнь, они согласились сдаться на милость короля. Трехдневная осада Ноттингема завершилась, а вместе с ней закончилось и восстание Джона.
Андре очень занимала дальнейшая судьба самых упрямых из сложивших оружие бунтовщиков.
– Что ты с ними сделаешь? – спросил он. – Если повесишь парочку, это взбодрит наших людей, расстроенных, что не удалось посмотреть, как греческий огонь превращает замок в преисподнюю.
– Вообще-то я рад, что не пришлось его использовать. Ноттингем – королевский замок, и восстанавливать его мне пришлось бы из своего кармана. За вожаков мы потребуем выкуп, а на остальных наложим штраф.
– Что ж, если ты настаиваешь, подойдем к делу прагматично. – Андре снял с пояса флягу с вином и отсалютовал красно-золотому знамени, развевающемуся теперь над замком. – Неплохое начало, государь, очень даже неплохое.
Ричард повторил его жест, задержавшись взглядом на королевском льве, реющем на ветру.
– Согласен, – сказал он. – Но не следует забывать, что это только начало. – Король улыбнулся. – Однако худшее уже позади, и слава Богу!
Глава II
Замок Ноттингем, Англия
Март 1194 г.
Когда Ричард медленно начинал осознавать окружающее, ресницы его дрогнули. Где бы он ни оказался, здесь холодно и темно. Окон нет, свет исходит от единственной маленькой масляной лампы. Голова гудит, во рту ощущается привкус крови. На миг король снова провалился в милосердное забытье, а потом вспомнил: это подземелье Лувра, парижской твердыни французского короля.