– Остался один вопрос, сир.
Ричард снова сел:
– Что такое, Губерт?
– Вчера, пока ты ездил в Шервудский лес, прелаты собрались на совет.
Лоншан застыл, оскорбленный и уязвленный тем, что даже после возвращения королевской благосклонности, другие епископы избегали его, словно прокаженного, и не пригласили его на собрание. Ричард ждал, но Губерт тянул с ответом, понимая, что новость радости не принесет.
– Они считают, монсеньор, что тебе хорошо было бы провести какую-нибудь церемонию по случаю возвращения в Англию.
Глаза Ричарда сузились. Прежде чем он успел ответить, вмешался Жофф, не понимавший, почему Губерт ходит вокруг да около.
– Речь о повторной коронации, – без обиняков заявил он. – О возобновлении авторитета монарха, способе… – он не договорил: его брат отодвинул свое кресло с такой силой, что оно перевернулось.
– Способе чего, Жофф? Очиститься от позора моего плена и оммажа, принесенного Генриху?
– Мы этого не сказали, сир, – поспешно вставил Губерт.
– Но подумали, – бушевал Ричард. – Иначе к чему заговаривать про эту церемонию, этот обряд очищения? Ну так передай им вот что, господин архиепископ. Скажи, что если на моей чести есть пятно, я намерен смыть его французской кровью! – С этими словами король развернулся, стремительно вышел за дверь и с таким грохотом захлопнул ее за собой, что все вздрогнули.
Повисло долгое молчание. Приближенным короля доводилось наблюдать вспышки анжуйского темперамента и раньше, но никто из них не ожидал, что это пламя опалит их самих. Лоншан свирепо воззрился на двух архиепископов:
– Отличная работа! Если бы вы удосужились позвать меня на ту встречу, я бы сразу сказал, как воспримет король эту вашу «хорошую идею».
– Это не моя идея, – резко ответил Губерт.
– Им казалось, королю понравится церемония. Он же всегда любил быть в центре внимания, – напомнил Жофф, яростно вспыхнув, когда Лоншан с неприкрытым презрением покачал головой. Но прежде чем прелат успел возразить, Алиенора поднялась с кресла.
– Милорд архиепископ, – ледяным тоном начала она, и все взгляды тут же обратились к королеве, явно разъяренной не меньше Ричарда. – Правду ли сказал мой сын? Люди считают, что в его оммаже Генриху есть что-то постыдное?
– Я – нет, мадам, – твердо ответил Губерт. Алиенора не сомневалась в его искренности, но он не ответил на ее вопрос, и королева повернулась к Жоффу, честному даже себе в ущерб.
Не подвел он и на этот раз.
– Да, кое-кто так считает, – подтвердил Жофф. – Не то чтобы они сомневаются в смелости короля – на такое способен только дурак. Но кое-кто думает, будто этот оммаж пятнает честь Англии, пусть даже и принесен не по доброй воле. Плен сам по себе несет некоторый оттенок позора, и только поэтому…
– Боже милостивый! – Алиенора пригвоздила его взглядом и отвернулась, не владея собой от злости. Как смеют они судить Ричарда за шаг, который он вынужден был сделать ради собственного спасения? Вероломные лицемеры! Ох уж эти мужчины и их безрассудные понятия о чести!
Андре тоже вскочил на ноги.
– Хотел бы я посмотреть, как кто-нибудь скажет это королю в лицо! – Он обвел палату вызывающим взглядом: – Кто из вас согласен с этими малодушными?
– Уверен, я выражу общее мнение, если скажу, что никто из нас так не думает, – ответил Уилл Маршал веско. – То, что королю пришлось принести оммаж, прискорбно, но винить его не в чем – у него не было выбора. В пленении я тоже не вижу ничего постыдного. – Он холодно взглянул на Жоффа. – Любой, кто говорит иначе, никогда не был узником.
Вспомнив, что Маршал был в плену у Лузиньянов, пока Алиенора не заплатила за него выкуп, Жофф пошел на попятную.
– Я не высказывал свое мнение, а лишь повторил, что говорят некоторые, – с жаром заявил он. – Однако я согласен с епископами и считаю, что королю следует устроить церемонию возложения короны или даже повторную коронацию. Этот эффектный способ поможет распрощаться с тем неприятным эпизодом и ознаменует новое начало.
Никто ему не ответил. Все молчали, так как Алиенора, Лоншан и Андре еще сердились, а остальные чувствовали себя неуютно, жалея, что попали под королевский гнев. Они не знали, следует ли им оставаться на месте и ждать, на случай если Ричард надумает вернуться.
Ричард ушел недалеко. Он остановился во внутреннем дворе, не обращая внимания на почтительные приветствия солдат и любопытные взгляды слуг. Холодный ночной воздух не остудил его гнева. Но король почти немедленно понял, что рассердился не на тех. Губерт такого не заслужил. Как и никто из присутствующих. Не стоило обвинять даже епископов и всех тех, кто считал, что он должен подвергнуться церемонии очищения. Если он сам ощущал стыд за содеянное, как можно винить других за такое же чувство? После нескольких мгновений мрачных раздумий государь неохотно развернулся и пошел обратно.