Брокер никогда не скрывал от нее правду о Кансреле.
«Я не хочу вам верить, — думала она, когда он рассказывал ей о зверствах Кансрела. — Но я знаю, что это правда, потому что Кансрел сам рассказывает мне истории и ему никогда не стыдно. Он считает, что учит меня, как должно поступать, и его беспокоит, что я не использую свою власть как оружие».
— Неужели он не понимает, насколько вы с ним разные? — изумлялся Брокер. — Неужели не видит, что вы сделаны совсем из разного теста?
Когда Брокер начинал так говорить, Файер чувствовала себя невыразимо одинокой. Иногда ей так хотелось, чтобы ее тихий, невзрачный, добрый сосед был ее настоящим отцом. Ей хотелось быть похожей на Брокера, быть из одного теста с ним. Но она знала себя и знала, на что способна. Даже решив вопрос с зеркалами, она все равно видела свое отражение в глазах людей и знала, как просто было бы сделать ее жалкую жизнь чуточку приятнее — Кансрел так делал постоянно. И никогда никому, даже Арчеру, не говорила, каким постыдным было это искушение.
Когда ей было тринадцать, дурман убил Накса, и двадцатитрехлетний Нэш стал королем разваленного королевства. Приступы ярости у Кансрела участились, как и периоды меланхолии.
Когда ей было пятнадцать, Кансрел открыл дверь клетки, в которой держал своего леопарда цвета полуночи, и покинул Файер в последний раз.
Глава третья
Файер не осознавала, что уснула в библиотеке лорда Брокера, пока не проснулась и не обнаружила, что сидит все в том же кресле. Разбудил ее котенок-чудовище, который повис на подоле ее платья и раскачивался, словно на веревке. Она поморгала, привыкая к тусклому свету, впитывая сознание маленького чудовища. Дождь еще идет. В комнате больше никого. Она помассировала плечо раненой руки и потянулась в кресле. Все тело затекло и побаливало, но усталость пропала.
Котенок забрался вверх по ее юбкам, вонзил когти ей в колено и, повиснув, уставился ей в лицо. Он знал, что она такое — платок съехал назад на целый палец. Чудовища оглядели друг друга. У котенка была ярко-зеленая шерсть и желтые лапки, и его глупенький, почти новорожденный разум тянулся к ней.
Конечно, ни одно чудовище из животных не в силах контролировать разум Файер, но самых недалеких это никогда не останавливало. Он, конечно, слишком мал и глуп, чтобы думать о ней как о еде, но не прочь поиграть, погрызть ее пальцы и слизнуть с них кровь, а Файер вовсе не нужны царапины от кошачьих игр. Она усадила его к себе на колени, почесала за ушами и зашептала какой-то вздор о том, какой он сильный, важный и умный. И на всякий случай мысленно послала ему позыв ко сну. Он повертелся у нее на коленях, а потом плюхнулся и задремал.
Домашние кошки-чудовища славились умением избавлять дом от мышей — и обычных, и чудовищных. Этот самый малыш вырастет большим и толстым, проживет долгую, безбедную жизнь и, наверное, станет отцом множества котят-чудовищ.
А вот люди-чудовища, как правило, редко когда жили долго. Слишком много хищников, слишком много врагов. Хорошо, что осталась одна только Файер; а она сама уже много лет назад, еще до того, как разделила постель с Арчером, решила, что станет последней. Больше никаких Кансрелов.
Вдруг она почувствовала, что в коридоре за дверью библиотеки появились Арчер с Брокером, а через мгновение услышала их голоса, резкие и взбудораженные. Арчер снова разнервничался — или что-то случилось, пока она спала? Файер коснулась их, давая понять, что не спит.
Тогда Арчер толкнул дверь библиотеки и широко открыл ее, пропуская отца. Они вошли, беседуя, и лук в руке Арчера сердито разрезал воздух.
— Проклятый дурак, зачем было пытаться схватить его в одиночку…
— Может, у него не было выбора, — предположил Брокер.
— Воины Триллинга слишком горячны.
Глаза Брокера удивленно распахнулись.
— Интересно слышать такое обвинение от тебя, сын.
— Я не сдержан только в словах, отец, не в битве, — Арчер бросил взгляд на Файер и спящего котенка. — Родная, как ты себя чувствуешь?
— Лучше.
— Помнишь Триллинга, нашего соседа? Ему можно доверять?
Триллинг был одним из наименее глупых людей, с которыми Файер приходилось регулярно общаться. Его жена наняла ее учить сыновей не только музыке, но и искусству ограждать свой разум от чудовищ.