Менее очевидным, но, в конце концов, более опасным последствием могло стать объявление Дугала Дерини, ведь принадлежность Дункана к Дерини из слухов превратилась в общеизвестный факт. А из немногих Дерини, находившихся при дворе, именно Дугал был наименее подготовлен к таким обвинениям.
Дугал долгие годы не знал ни о своих возможностях, ни о своем настоящем отце, и никто никогда не учил его пользоваться его магическими способностями, пока он рос; и первая проблема, с которой он столкнулся — плотно закрытые ментальные щиты, которые пропускали только прикосновение разума Дункана, но останавливали всех остальных Дерини, за исключением лишь крайне осторожных, минимальных попыток ментального контакта. Даже Арилан пытался пройти через эти щиты, но еще до того как стало известно о родстве Дугала и Дункана.
«Да, состязание получилось неплохое,» — сказал Морган, радуясь взаимопониманию, установившемуся между отцом и сыном. — «Правда, Дугал не знал, что, оказывается, результаты стрельбы можно улучшить с помощью кое-какого… м-м-м… „другого“ умения. Я прав, Келсон?»
«Мы все равно не стали бы использовать свои способности, соревнуясь с Коналлом,» — сказал Келсон. — «Он и так выходит из себя, когда проигрывает.»
Дункан засмеялся и, сняв свою кожаную шапку, пригладил рукой свои коротко остриженные каштановые волосы. Готовясь к предстоящей компании, в ходе которой ему придется долго долго находиться в доспехах и шлеме, он немного отрастил волосы, позволив им почти скрыть тонзуру, которая превратилась в маленький, не больше серебряного пенни, кружок на его макушке. Но волосы он стриг коротко, на солдатский манер, как и Морган, а потому его прическа резко отличалась от причесок Дугала и Келсона, которые заплетали свои волосы в косицы как это было принято в Приграничье.
«Мне кажется, у Коналла где-то в городе есть подружка,» — сказал Дункан с лукавой усмешкой, мало сочетавшейся с его церковным саном. — «Наверное, именно к ней он и спешил, когда чуть не затоптал меня в воротах. Кстати, я заметил, что он не слишком балует своим вниманием девушек при дворе, а из города обычно возвращается с глупейшей улыбкой на лице. Может, нашему государю тоже следует последовать его примеру?»
Келсон знал, что Дункан просто подшучивает над ним, но, похоже, все-таки не смог не выказать своей раздраженности словами Дункана, потому что Дугал локтем толкнул его в бок и, широко улыбнулся, сверкнув своими ослепительно белыми зубами, а Морган удивленно посмотрел на него, явно выражая молчаливое неодобрение.
«Вам еще не надоело трепаться об одном и том же?» — резким тоном сказал король, забирая у Моргана стрелы и делая вид, что внимательно рассматривает их. — «Дункан, как прошло патрулирование? Ваши солдаты достаточно подготовлены?»
Улыбка немедленно исчезла с лица Дункана, взгляд его синих глаз мгновенно стал холодно-серьезным, он снова надел свою шапку и превратился в подтянутого и готового к бою воина-священника.
«Да, вполне, государь. Боюсь, однако, что мы кое-что обнаружили, и это кое-что, как мне кажется, вряд ли Вас порадует. Королева и ее эскорт находятся менее чем в часе пути от городских ворот..»
«О, нет!»
«Они, должно быть, доехали от монастыря Святого Джайлса быстрее чем мы ожидали. Я оставил восемь своих солдат для сопровождения.»
«Черт! »
Еле слышно выругавшись, Келсон от избытка чувств переломил стрелу через колено и швырнул обломки на землю.
«Но Вы же знали, что она приедет,» — только и сумел вымолвить явно ошеломленный Дугал.
«Да. Но не думал, что это произойдет сегодня. Она могла бы подождать еще день или два — по крайней мере, пока мы не выполним наши планы на этот вечер.»
Морган подумал, а не догадывается ли Джеанна об их планах на этот вечер, и спросил об этом короля; Келсон только покачал головой и, собираясь с мыслями, тяжело вздохнул.
«Нет, я уверен, что это просто совпадение.» — Он снова вздохнул. — «Думаю, что нам ничего не остается кроме как приветствовать ее и надеяться, что она изменилась, хотя я, честно говоря, в этом сомневаюсь. Аларик, Вам лучше постараться не попадаться ей на глаза, пока я не выясню, действительно ли она до сих пор жаждет Вашей крови. Она не осмелится ничего сделать , но нарываться на неприятности все же не стоит».
«Для этого, государь, мне пришлось бы стать невидимкой,» — спокойно сказал Морган .
«Похоже, сегодня вечером нам придется начать позже, чем мы планировали,» — продолжил Келсон, снова обретая уверенность. — «Дункан, не могли бы Вы известить об этом Епископа Арилана?»
«Конечно, Сир.»
Келсон еще раз вздохнул.
«Ладно. Думаю, мне лучше пойти сообщить дяде Найджелу, что она в пути, хоть мне это и не нравится.»
ГЛАВА ВТОРАЯ
Разве дам Ему первенца моего за преступление мое и плод чрева моего — за грех души моей?
Когда лошадь споткнулась о заполненную грязью выбоину, закрытая карета, в которой ехала мать короля Гвинедда, закачалась. Внутри кареты, за плотными шерстяными занавесками, превращавшими яркий свет весеннего солнца в полумрак, Джеана Гвинеддская держалась обеими руками за поручень и молила Бога, чтобы дорога стала получше.
Она ненавидела поездки в карете: ее сразу же укачивало. Но три года, в течение которых ее нога не касалась стремени, вкупе с аскетичной жизнью, которую она считала частью религиозной дисциплины, сделали любой другой способ путешествия из обители Святого Джайлса до Ремута невозможным. Ее белые, ухоженные руки, вцепившиеся в полированное дерево поручня, были болезненно тонки; золотое обручальное кольцо, подаренное ей когда-то мужем, просто свалилось бы с ее пальца, если бы не белый шелковый шнурок, который тянулся от пальца к хрупкому запястью и удерживал кольцо на месте.
Ее глухое платье, как и шнурок, тоже было белого цвета, цвета монашеских обетов, но, в отличие от одежды монахинь, сделанной из домотканой шерстяной ткани, ее платье было сшито из тонкого шелка, а накидка была отделана горностаем. Пышные темно-рыжие волосы, которыми она так гордилась и которые так нравились когда-то Бриону, были убраны под белый шелковый апостольник, который заодно скрывал седину, начавшую пробиваться на ее висках и макушке. Черты ее лица оставались правильными, бледные щеки и темные брови придавали лицу аскетичную красоту, скрывая изможденность, и только измученный взгляд свидетельствовал, что красота приносила королеве не удовлетворение, а внутренние страдания.
И только цвет ее глаз остался прежним: дымчато-зеленым, густым как цвет изумрудов, которые так нравились Бриону. А ведь ей было всего тридцать шесть.
Размышления Джеаны были внезапно прерваны суровыми мужскими голосами и звуком копыт, говорившим о приближении множества всадников. Когда карета, качнувшись, остановилась, она шумно втянула воздух и, моля Бога, чтобы среди всадников не оказалось Келсона, слегка приоткрыла левую занавеску и осторожно выглянула, пытаясь разглядеть, что происходит впереди. Поначалу она увидела только круп жеребца, на котором ехал сэр Делри и хвост белого мула отца Амброса.
Потом, когда Делри тронул коня в сторону встретившихся им всадников, Джеана заметила как впереди мелькнули люди в кожаных костюмах и зелено-черно-белых пледах; их было слишком много, чтобы Джеана могла их сосчитать. Она припомнила, что встречала такое сочетание цветов раньше, но никак не могла вспомнить, какому клану оно принадлежало.