— Служба безопасности не дремлет, Тедди! Мне только что донесли о твоих перемещениях.
— Ой! — отпрянула она. — Я замышляла не дворцовый переворот, а всего лишь небольшой набег на кухню. Но если это запрещено…
— Нет-нет, — сказал Жак. — Я провожу тебя: здесь недолго заблудиться.
Они спустились вниз по лестнице, долго шли какими-то холлами и коридорами и наконец очутились перед массивной деревянной дверью. Жак распахнул ее, включил свет, и Тедди увидела, что перед ними буфетная с мраморными столешницами, всевозможной утварью, самыми современными электроприборами и огромными морозильными камерами.
Жак рассмеялся, видя ее изумление.
— Обеды на двести пятьдесят персон — в замке не редкость. Когда мой отец короновался на власть, он первым делом приказал переоборудовать кухню. — По лицу Жака пробежала тень. — Давай-ка посмотрим, чем здесь можно поживиться.
Они вошли в одну из морозильных камер, словно в комнату. На решетчатых пластиковых полках была расставлена всевозможная снедь, от мороженных шербетов до сочного ростбифа.
— Что ты выбираешь? — спросил Жак.
У Тедди разбежались глаза, но эти деликатесы почему-то ее не привлекали.
— Хочешь, я поджарю нам омлет? — предложил он.
Тедди расхохоталась:
— Разве ты умеешь готовить?
— В детстве я частенько сюда забегал. Одна из кухарок брала меня под крылышко и учила всяким кулинарным премудростям. Я был ее любимцем. Тебе с сыром? Со свежими шампиньонами? Как насчет лука и чеснока?
— Мне с сыром и шампиньонами, — попросила Тедди.
Омлет по-французски таял во рту. Жак хозяйничал за столом, подливая в бокалы охлажденное «шардонне».
— Рад служить, мадемуазель, — шутливо поклонился он, надев на голову поварской колпак.
Пока они с аппетитом поглощали омлет, Жак говорил о гонках.
— Ты не представляешь, какое это ощущение — мчаться быстрее всех. Кажется, что ты срастаешься с машиной и с ветром. Ничто не может с этим сравниться. Признаюсь тебе, Тедди, гонки — это наркотик.
— Наркотик?
— Кто пристрастился, тот по доброй воле не бросит. Это вроде кокаина. Так и тянет все время увеличивать дозу. Говорю по опыту. Я теперь себе не принадлежу. И отец это замечает.
— Но ведь ты — принц. На тебя возлагают совершенно определенные надежды, — осторожно сказала Тедди.
Жак перестал жевать и резко отодвинул тарелку.
— Возможно, когда-нибудь мне доведется принять на себя управление страной. Но только не сейчас! Я к этому не готов. Власть маячит передо мной как неприступная крепость, которую я не могу взять.
— Разве у тебя есть выбор? — не отступала Тедди. — Я хочу сказать…
Их беседа была прервана появлением поваров, которые пришли готовить завтрак. Тедди ахнула, взглянув на часы:
— Жак, уже почти шесть! Через час у меня тренировка.
— Я провожу тебя.
Возвращаясь теми же лабиринтами коридоров, они встречали заспанных горничных, которые тактично отводили глаза. Вдруг Жак остановился:
— Тедди, — быстро проговорил он, — ты тоже считаешь, что гонки — это моя блажь?
Этот прямой вопрос застал ее врасплох. Тедди знала, что одно ее неосторожное слово может навсегда встать между ними преградой.
— И ты, и я — мы оба занимаемся тем, к чему лежит душа, — сказала она.
Жак кивнул. Наверно, слова Тедди оказались созвучны его мыслям.
У порога ее спальни он взялся за ручку двери и долгим взглядом посмотрел ей в глаза.
— Тедди, Теодора, — от его шепота у нее замерло сердце. — Ты такая красивая. Я все время думал о тебе.
— Почему же ты не позвонил? — так же шепотом спросила она.
— Это ты не сочла нужным мне перезвонить. Я просил мистера Уорнера передать тебе…
Тедди на миг захлестнула обида на отца, но Жак не стал дожидаться ее ответа.
— Я совершил ошибку. Надо было проявить настойчивость. Но, Тедди, мы оба были так молоды, а меня испугало наше чувство. Я не знал, как с этим жить. Наверно, тогда я еще не перебесился. Я был недостоин тебя.
— Ну и ну, — вырвалось у Тедди, — ты был недостоин меня! Слышал бы это кто-нибудь! Кстати, уж не возомнил ли ты, что теперь мы — подходящая парочка? Сейчас я бы не смогла… быть твоей любовницей. Больше никому не удастся сделать из меня игрушку. Даже принцу…
Жак коснулся ее щеки кончиками пальцев.
— Разве я предложил тебе стать моей игрушкой, Тедди? Я многое позволял себе, это ни для кого не секрет. Но теперь все стало иначе. — Он наклонился и бережно поцеловал ее в губы. — Скоро ты улетишь в Нью-Йорк. Если разрешишь, я тебе позвоню, но не только для того, чтобы обсудить наше расследование.
— Хорошо, — выдохнула она.
Жак еще раз поцеловал ее на прощанье и ушел.
Тедди закрыла за собой дверь. Сквозь шторы пробивались лучи костанского солнца. Ее переполняло счастье. Жак не забыл прошлого. Она ему небезразлична!
Море было неспокойным. Катер, высланный за Тедди с «Олимпии», покачивало на волнах. Она сидела на корме, подставив лицо ветру, и внушала себе, что все пройдет как задумано. Ведь Скурос находился далеко за пределами Коста-дель-Мар.
Гидравлический подъемник доставил Тедди на борт.
— Вы очень пунктуальны, мисс Уорнер.
На нижней палубе стоял пассажирский помощник капитана, мощный, темноволосый мужчина огромного роста. Тедди почему-то вспомнились фильмы про мафию. На его белой форме выделялась именная бирка: «Демис Пападопулос».
— Через пару дней мне нужно возвращаться в Нью-Йорк, — сообщила Тедди, — но я вспомнила, что в каюте осталось кое-что из моих вещей. В частности, маленькая подвеска, которая дорога мне как память.
Взгляд черных глаз сверлил ее, как бурав, и она зачастила:
— Я была так убита горем… Забыла обо всем на свете. Разумеется, никому из обслуживающего персонала не пришло бы в голову присвоить мои вещи, просто у меня есть привычка засовывать разные мелочи куда попало. Потом сама не могу вспомнить.
Демис кивнул и повел Тедди на верхнюю палубу, где располагалась ее каюта. На яхте почти никого не было, за исключением нескольких матросов. По пути Тедди обратила внимание на обилие дверей с табличкой: «Служебное помещение». Только теперь она поняла, что сделала глупость. Бессмысленно было возвращаться на яхту. Если даже представить, что Пападопулос оставит ее одну, она понятия не имела, где искать то, что не давало ей покоя.
Пассажирский помощник стоял на пороге каюты, скрестив руки на груди, пока Тедди с притворным старанием обшаривала все закутки. Она держала наготове кулон в виде теннисной ракетки и при первом удобном случае сделала вид, что нашла его в цветочном горшке.
— Слава Богу! Эта вещица так много для меня значит! Мне вручили ее на открытом первенстве США, — тараторила Тедди, но Пападопулос не обращал на нее внимания: он что-то говорил по-гречески в миниатюрный радиотелефон.
Закончив разговор, он извинился:
— Небольшое недоразумение в пассажирской службе. Мне придется ненадолго спуститься в трюм. Каюта, в которой останавливался ваш отец, дальше по коридору. Можете на всякий случай заглянуть туда. Я пришлю стюарда вам в помощь.
Тедди кивнула. Как только Пападопулос скрылся за углом, она выскочила в коридор, чтобы успеть заглянуть в подсобное помещение до прихода стюарда.
Ее взору открылись аккуратные стопки дорогого постельного белья и коробочки душистого английского мыла. Но на одной из полок зияло пустое место, как будто оттуда извлекли содержимое.
Скользнув глазами сверху вниз, Тедди увидела на полу кусочек проволоки и черный с красным обрывок бумаги. Она нагнулась, чтобы поднять и то, и другое. На клочке вощеной бумаги сохранились буквы «…сти…». Ей вспомнилось, как в юности она вместе с отцом решала кроссворды из «Нью-Йорк таймс». Эти буквы могли быть частью слова «пластик».
— Мисс Уорнер, что вы здесь делаете?
Тедди подпрыгнула как ужаленная. Сзади стоял пассажирский помощник. Она инстинктивно сжала в кулаке свои находки.