Когда лев узнал своего осла, он громко зарычал и бросился к нему. Купцы в страхе разбежались.
Лев взял в зубы поводья и повел осла в монастырь. А за ослом потянулась вереница верблюдов с драгоценной ношей.
Представляешь себе, какой переполох поднялся в монастыре, когда туда явились лев, осел и верблюды. Тут Иероним понял, что лев не съел осла, и попросил у честного зверя прощения за то, что так дурно о нем подумал.
Купцы, укравшие осла, следили издали за своими верблюдами и тоже пришли в монастырь.
— Иероним их наказал? — спросила Ингигерд.
— Он и слова им не сказал, наоборот, накормил и напоил их. Тут они так устыдились, что пали на колени и стали молить о прощении.
Их простили, и все расстались друзьями.
— А что стало со львом? — спросила Ингигерд.
— Когда Иероним умер, лев очень тосковал, Он так тосковал, что тоже умер. Грустный конец, правда?
— А у ярлов умерла кошка, — сказала девочка. Смерть кошки, видно, не очень ее огорчила. — Расскажи еще что-нибудь!
— Хватит на сегодня.
Пока она рассказывала, пришел Транд священник.
— А я слыхал про святого по имени Киаран, — сказал Транд. — Он жил в Ирландии и тоже был монахом. Но это было давно, когда в стране еще не было других монахов. Поэтому его друзьями и братьями были все лесные звери.
У него были брат Лис и брат Барсук, брат Волк и брат Олень. Все они были ручные и жили у Киарана.
Все братья были добрые, и только брат Лис отличался коварством. Однажды он украл у Киарана башмаки и утащил в лес в свое прежнее логово. Там он начал их грызть.
Киаран обо всем догадался и послал за башмаками Барсука.
Брат Барсук быстро нашел брата Лиса. Он кинулся на него и стал кусать ему уши и хвост, он кусал его до тех пор, пока брат Лис не прибежал с башмаками обратно к Киарану.
Киаран очень обрадовался своим башмакам. Хоть они и были изрядно погрызены, их еще можно было носить.
Но с братом Лисом он поговорил очень строго.
Брат Лис так опечалился, что перестал есть. И не ел до тех пор, пока Киаран не простил его.
Ингигерд засмеялась.
— Киаран покусал брату Лису уши?
— Нет. Это брат Барсук покусал.
Ингигерд снова засмеялась и потребовала, чтобы ей еще раз рассказали эту историю.
Смех у нее был такой заразительный, что даже Скули рассмеялся.
Глаза у него ожили, он обвел взглядом комнату — добра в ней было немного — и остановил его на иконах, висевших в углу.
Пришлось Эллисив рассказывать об иконах. Кончилось тем, что она открыла один из своих сундуков и показала, то, что привезла с собой из Гардарики: еще одну икону, книги, ковры, домашнюю утварь. Все тут было в диковину: и работа неизвестных умельцев, и краски.
Она заметила, что Транд разглядывает ее добро с не меньшим любопытством, чем остальные.
— У нас дома тоже был сундук, в нем хранились разные редкости, которые мой отец привез из Миклагарда и других краев, — сказал он и осекся. Он не хотел в присутствии Олава говорить о своем отце.
Но Олав тут же обратился к нему с вопросом:
— Кто был твой отец?
Транду пришлось рассказать. Закончив рассказ, он прибавил:
— Сундук забрал твой отец, когда захватил мою родовую усадьбу Эгг во Внутреннем Трёнделёге.
— Значит, усадьба принадлежит тебе?
— Да.
— А здесь ты только потому, что лишился крова?
— Да.
— Нельзя сказать, — медленно проговорил Олав, — чтобы я был согласен со всем, что делал мой отец, когда правил Норвегией.
— Вряд ли у тебя что-нибудь останется, если ты захочешь возместить людям все убытки, нанесенные твоим отцом, — мрачно сказал Транд.
И снова Олав пришел к Эллисив с Ингигерд и Скули.
На этот раз он попросил, чтобы Эллисив пошла с ними.
Они привели ее на берег, туда, где стоял один из вытащенных на сушу кораблей ярлов, его уже очистили и просмолили. Возле корабля были Эрленд ярл и Арнор Скальд Ярлов.
Эллисив вдруг вспомнила, что последний раз видела Арнора еще до Рождества, и спросила, где он пропадал все это время. Он рассказал, что у него на одном из островов есть усадьба, там живут его жена и дети. Ингигерд попросилась на корабль, и Арнор поднял ее на борт. Олав тоже вскарабкался на корабль, чтобы не оставлять ее одну.
— Они так похожи друг на друга, — сказал Арнор. — И оба — в конунга Харальда.
Эллисив кивнула, но ничего не сказала. Глаза наполнились слезами. Олаву следовало быть ее сыном. Тогда бы все было по-другому.
В ту зиму Эллисив, как видно, была глуха и слепа ко всему, что происходило вокруг. Оказывается, она не заметила не только отсутствия Арнора, но и многого другого.
Ее служанки тоже часто где-то пропадали. Правда, время от времени они вдруг появлялись и выполняли самую необходимую работу. Но, не чувствуя твердой хозяйской руки, разбегались при первой возможности.
Даже Ауд стала уходить по ночам. Уложив Ингигерд, она спрашивала, нуждается ли Эллисив в ее услугах. Эллисив редко в ней нуждалась. Ауд уходила на всю ночь и возвращалась только под утро.
Эллисив считала, что ей следует поговорить с Ауд, выяснить, что у нее на уме, но как-то все время откладывала.
В следующий раз Олав пришел к ней один, это было уже после весеннего равноденствия.
— Я все думал над словами Транда священника, сказал он. — О тех убытках, которые нанес людям мой отец. Ты тоже говорила, что он не гнушался ни ложью, ни клеветой, если хотел лишить людей их имущества. Ты знаешь еще какие-нибудь случаи?
— Конечно. Вот, например, одна история, которую Харальд сам рассказал мне, она казалась ему забавной.
Он гостил в Упплёнде у одного богатого бонда, у этого бонда было много усадеб, его называли Ульв Богатый. Жил этот Ульв в большой роскоши. Он был очень высокомерный, и это его погубило. Харальд твердо решил сбить с него спесь.
Как-то вечером Харальд предложил гостям послушать одну историю, гости с радостью согласились.
Харальд стал рассказывать о своем предке Сигурде Хриси, сыне Харальда Прекрасноволосого, о его сыне Хальвдане, а также о рабе по имени Альмстейн, Этот раб изменил конунгам и похитил их добро. Однажды ночью он поджег дом, где спал сын Сигурда Хриси. Но Хальвдану удалось выбраться из горящего дома, о чем Альмстейн не подозревал. Много лет спустя Хальвдан вернулся обратно, к тому времени Альмстейн уже стал конунгом. Хальвдан напал на него и одержал победу.
Альмстейну снова пришлось стать рабом. В знак этого Хальвдан велел ему носить рубаху из некрашеной ткани. Альмстейн, у которого было много наложниц, имел от них множество детей. Теперь всем его детям и их потомкам также суждено было стать рабами.
Тут Харальд вытащил некрашеную рубаху и протянул ее Ульву.
— Узнаешь? — спросил он, — Ты потомок Альмстейна, а я родич Хальвдана. Ты не по праву владеешь своим достоянием, и сам ты рожден рабом. Потом он сказал сложенную им про Ульва хулительную вису:
И добавил:
Ульв онемел от ужаса, он не знал, что делать. Его жена и ее родичи стали молить за него. В конце концов Харальд нехотя уступил и оставил Ульва свободным человеком. Но отнял все его имущество, кроме одной усадьбы.