- Приношу свои глубочайшие извинения, Ваша Светлость. Уверяю Вас, как и всем смертным, мне тоже нужна пища. Просто с тех пор, как я прибыл в Прокампур, я пытался следовать сутрам - наставлениям всемогущего Фуро.
- И?
- Согласно его пути, спиртное и мясо должны быть исключены...
- Глупости, - прерывает меня дюк, в то же время делая знак прислужнику, чтобы тот принёс ещё вина. Его лицо хмурится, а чёрные брови сходятся в одну линию. - Говорят, варвары едят насекомых.
- Возможно, в годы большого голода, достопочтенный господин. Я никогда не слышал о таких пристрастиях туйганцев. Тем не менее, то, что они не знали об овощах - правда, и поэтому я вынужден был нарушить учения Фуро и диктаты Красной Горы. Однако, - быстро добавляю я, принимая блюдо с отварными овощами, - ваш стол разнообразен, поэтому мне не придётся голодать, чтобы сдержать свои обеты.
Дюк, кажется, удовлетворен моим ответом.
- Не могу представить себе жизнь среди таких дикарей, - отмечает древний старик, сидящий рядом со мной. Я предполагаю, что это священник храма Тиморы. Дюк Пиньяго согласно кивает, отрывая крылышко жареному гусю.
- Некоторые мудрецы моей родины считают, что судьба человека с рождения предопределена богами. И наш долг - раскрыть, что нам уготовано. Я тоже не думаю, что многие из воинов Ямуна могли представить себя сидящими здесь.
- Но мы, жители Запада, одолели этих любителей лошадей, не так ли? - я знаю, что это произнёс дюк, вызвав приглушённый одобрительный гул среди гостей; Фоксе сказал мне, что дюк Пиньяго принимал небольшое участие в войне, получая выгоду от поставок припасов, в которых нуждалась королевская армия. Эти избалованные и холёные лорды не идут ни в какое сравнение с закалёнными и целеустремлёнными воинами, встретившими натиск туйганской орды. Я помню равнину Теска, место, где король Азун встретился с господином Ямуном и сразил его, хотя, предполагаю, мои воспоминания разительно отличаются от воспоминаний тех людей, чью доблесть дюк старается преувеличить.
Слова для ответа я подбираю осторожно:
- Верно. Как говорил великий мудрец Чи: "Истинно победа королевства есть победа всех его жителей, от крестьянина до вельможи".
- Именно - каждый обитатель Прокампура может гордиться, - беспечно соглашается дюк, поднимая тост.
- Говорят, люди считают, что вы сражались со сбродом бандитов, Ваша Светлость. Может быть, будет разумно напечатать историю Туйгана, чтобы все остальные могли оценить их настоящую силу?
- Например историю, написанную тобой, монах?
- Я собрал и дополнил заметки, сделанные мной для короля Азуна, в небольшой том. Смею ли я показать его вам?
Дюк Пиньяго склонился над тарелкой.
- Что же ты так скромен, священник? Сколько он стоит? - яростно шепчет он, чтобы только находящиеся поблизости могли его слышать.
Нет смысла быть вежливым с этим прямолинейным человеком.
- Десять тысяч золотых левов, Ваша Светлость.
- Десять! За единственную книгу? - дюк бросает обглоданную кость собакам; его голос больше не тих.
- Как я понял, Ваша Светлость, эта сумма необходима, чтобы печатник мог подготовить материалы. Дополнительные копии будут каждая по пятьсот левов.
- Дополнительные копии? - переспрашивает дюк. Он поворачивается к старому священнику. - С каких пор писари делают копии, да ещё и по заниженным ценам, Иерарх?
- Ни с каких, Ваша Светлость.
Я смачиваю пересохшее горло глотком фруктового сока.
- Я собирался изготовить книги при помощи печатных станков, а не переписчика, достопочтенный господин.
- Ха - станков! - с отвращением фыркает иерарх. - Годятся только для дешёвых объявлений. Нельзя даже распечатать молитвенник нормально - магия не печатается, видите ли.
- В моей книге нет магии, - возражаю я.
- Неважно. Писец может выполнить ту же работу не хуже, - вмешивается дюк. - Да и зачем мне несколько книг? Достаточно одной для моей библиотеки.
Поражённый, я силюсь подобрать логичный ответ.
- Несомненно, другие тоже захотят прочесть мою книгу...
- Конечно захотят, глупенький, - глумится экстравагантно одетая жена дюка, хлопая глазками. - Ты думаешь, Йозул будет тратить все эти деньги, чтобы каждый мог иметь свой экземпляр? Он хранит лишь одну копию в библиотеке, чтобы любой, кто захочет прочитать её, спрашивал его разрешения.
Я смотрю на дюка в надежде, что он поправит её, но на его лице лишь гадкая ухмылка. Женщина в точности все разъяснила.
Я полностью утратил дар речи. Все эти годы я работал в качестве историка, тщательно просматривая письма, которые мне удалось сохранить со времени падения Ямуна; опрашивал туйганских заключённых с рабских галер, проходящих через Прокампур; даже корпел над картами караванов торговцев, шедших на Восток. Все эти труды дюк хочет заграбастать только для себя одного. Нет, это невозможно.
Медленно я поднимаюсь со своего стула, неспособный даже сформулировать вежливый отказ. Далее следует поклон всей собравшейся компании, двум рядам лиц аристократов и их лизоблюдов, блестящих в свете свечей канделябров и люстр. Все они молчат и наблюдают за мной подобно призракам в дурном сне-предзнаменовании, в котором дьявольские морды таятся на каждом углу.
- Я злоупотребил вашей гостеприимностью, Дюк Пиньяго. Прошу простить меня. Теперь я вас покину, - сдержанно говорю я. Не дожидаясь возобновления беседы, я удаляюсь, по правилам приличия отступая спиной к выходу.
Дюк не предпринимает попыток остановить меня. Как только я покидаю обеденный зал, раскаты громкого смеха возобновляются вновь. Что ж, по крайней мере, роль развлечения мне удалась. Лакей сопровождает меня до выхода из дворца. У ворот удивлённые стражники провожают меня взглядами. Представляю себе - ведь наверняка никто никогда не уходил с вечеринок дюка так рано.
Когда я направляюсь к выходу из Района Знати, устремляясь по Большому Тракту домой, холодный зимний туман накатывается со стороны порта, пропитывая мои тонкие одежды. Водяная взвесь рассеивает свет от лампы, заставляя стены окружающих строений и увешанные флагами улицы блестеть чёрным глянцем. Серебристые крыши светятся будто сами по себе. Собаки лают мне вослед, а стражники окидывают подозревающими взглядами бредущего сквозь ночь одинокого путника, носящего чужеземную одежду.
К тому моменту, как я покидаю Район Знати, моё недовольство дюком усиливается, подогреваемое сырой ночью и дневными волнениями. Тоска по дому возвращается, и теперь, ещё сильнее, чем когда-либо, моё сердце и лёгкие жаждут заснеженного горного воздуха Хазари. И желание это лишь подкрепляется воспоминаниями моей юности – о каше из цампы, о часуйме, об играх на свежевыпавшем снегу, даже о скрежещущем монотонном гуле молитвенных барабанов с их бесконечным вращением.
Моё неожиданное появление перед воротами пугает стражу Храмового Района, так же как их неожиданное возникновение из тумана вытаскивает меня из мечтаний. Отодвигая засов, они приветствуют меня как старого знакомого. Я не отзываюсь; у меня нет настроения для болтовни.
За воротами, каменные храмы с невидимыми в ночи чёрными крышами возносятся в туманную высь. Здесь всё тихо – приём заказов на спасение душ на сегодня окончен. Но дома, в Хазари, над монастырями летало бы эхо цимбал и песнопений лам, продолжающих бодрствование и ночью, чтобы сохранять во вселенной порядок.
Так что, мне нет места среди этих чужестранцев? Лишь немногим из них есть дело до приобретения знаний, но даже они ничего не знают о внутренней гармонии. Фоксе среди тех, кто выказал хоть какое-то желание понять. Из него вышел бы хороший лама, если бы не его поспешность в вынесении суждений. Однако именно поспешность в цене здесь, в городе дюков и дварфов-печатников.
Именно в этот миг я решаю, что был далеко от центра своей сущности слишком долгое время. Пора вернуться домой.
Войдя в святилище Денеира через боковую дверь, я шлёпаю босыми ногами по полу главной залы, ведомый светом тысяч церковных свечей, выставленных на алтаре. Чувствуя себя виноватым, я беру одну из них с собой – она будет освещать путь по лестнице до моей кельи, расположенной недалеко от кабинета, в котором я пишу. В комнате я начинаю собирать пожитки, стараясь не разбудить Фоксе, спящего в келье напротив. Я должен оставить что-то в дар храму, за их доброту – копию моей работы и что-нибудь ещё. Подняв золотую пайцзу Ямуна, я думаю, что, возможно, её. Вряд ли эта подаренная мне кхаханом табличка, гарантирующая безопасный проход через его земли, сможет мне сильно помочь в переходе через степь теперь, когда он мёртв.