Мне становится легче, когда мы сходим с главной дороги и Фоксе ведёт меня через ворота, ведущие в Район Торговцев, где узкие улочки сдавлены магазинчиками и домиками с зелёными крышами. Воздух полнится запахами, свойственными только городам – будь то Казари или Кормир. Прокампур пропитан ароматами древесного дыма и нечистот, протухшей рыбы и промасленной выпечки. Любопытно, как, дёргая за неведомые ниточки, они вызывают в памяти минувшие дни, проведённые в открытой степи – когда мы, сидя вокруг отапливаемого кизяком очага в шатре моего хана Ямуна, неспешно потягивали часуйму.
- Поторопитесь, господин. Мы можем простудиться, - Фоксе поплотнее укутывает лицо в толстый шарф, так что я с трудом могу различить его маленькие глазки. – Сегодня собачий холод.
Я едва не начинаю смеяться, ведь я шагаю за ним с непокрытой головой, одетый лишь в свою весеннюю мантию. Но это было бы невежливо.
- Перворожденный Фоксе, если бы я был у себя дома, в Хазари – вот тогда мне было бы холодно. К этому времени подходы к Красной Горе – где я был ламой – уже стали бы с трудом проходимы. А это всего лишь лёгкий бриз, прямо как весенний степной ветерок.
- Вы когда-нибудь скучали по дому?
- Что?
- Вы сказали мне, что вы провели вне родины десять лет – сначала у туйганцев, потом здесь, на Западе. И вы ни разу не хотели обратно?
Я думаю о Хазари – о взметнувшихся к небу горах, покрытых ледниками, и о уединённых монастырях для всех, кто желает просветления. Я был свидетелем того, как Ямун Кхахан покорил мою родину; я ехал с ним бок о бок, когда он это делал. Теперь мой лорд Ямун мёртв, а его империя сгинула. Да простит меня Фуро Могучий, но я скучаю по кхахану больше, чем по Хазари.
- Вынужден признать, что я скучаю по достойной пище, Перворожденный. Никогда не привыкну к прокампурской кухне – слишком много мяса и овощей. С удовольствием бы снова угостился кумысом, рисом и чаем.
- Уф, кумыс… Забродившее кобылье молоко. Ваш желудок крепче, чем вы говорите.
- А, Перворожденный Фоксе. В «Яницаве» сказано, что каждая вещь находится в равновесии. Кумыс зажигает кровь и изгоняет дрожь и немощь из тела. А эти жаренья, которые вы едите, нарушают баланс слабого и сильного начал, - с этими словами я многозначительно смотрю на широкую грудь собеседника.
Фоксе спокойно возвращает взгляд:
- Я вполне сбалансирован, мастер Койя. В конце концов, это я каждый день таскаю ваши книги вверх-вниз по лестнице. Осторожно, тут грязно.
Двигаясь по лишённым указателей улицам Прокампура, мы обходим слякоть, оставшуюся со вчерашнего зимнего дождя. Но как только залитый водой проход расширяется, мы слышим урчание механизмов. И доносится оно из покосившейся лавки, спрятавшейся под аркой в следующей аллее.
- Эй-эй, акратней с ведром, чернила же проливаешь, тэ, послушника кусок! Каждую каплю я вычту из твоей никчёмной зарплаты. И как те такое понравится, э?
Форджмастер Клякс точно внутри.
«Магазин» оказывается ничем большим, чем просто навесом, прилепившимся к боковой стене конюшни погонщиков. Рядом с дверью приколочена бумажка-вывеска, вся потрёпанная и в разводах. Струйки чернил стекают с букв, впитываясь затем в сосновые доски. Это не обнадёживает; однако через щели раздаётся визгливый грохот движущегося металла, заканчивающийся гулким глухим шлепком. Шум такой, словно в помещении шатается отряд рыцарей в ржавых доспехах. Озадаченное выражение лица Фоксе говорит мне о том, что он тоже заинтригован.
Лязг и бедлам продолжаются внутри в том же мерном, громоподобном темпе. Их источник – небольшая груда металла и дерева, втиснутая в центр хибары и окруженная всяческими вёдрами и тюками тряпичной бумаги всех цветов. Поблизости мастер-дварф костерит своего подопечного, огра, стоя на ящике. Царящий тут шум скрыл наше появление. Большая волосатая спина подчинённого склоняется и распрямляется синхронно с конструкцией, когда его мощные, бугристые лапы тянут за длинный рычаг, приводящий шестерни в движение. Железные руки вздымаются и падают - металлические клешни вытаскивают листы печатной бумаги из пачки и суют их в пасть механизма.
- Да не дави тэ так сильно, остолоп! Лучше отпусти да смажь. Я… - краем глаза Форджмастер Клякс замечает нас. В ту же секунду его манеры меняются. – Джентльмены, весьма польщён тем, что вэ решили посетить мой скромный магазинчик, - кричит дварф, слезая со своей подставки. – Я буду Форджмастер Клякс, главный печатник. Агуул, выключи её, чтобы эти господа могли меня слышать.
К моему стыду, я беззастенчиво таращусь на владельца, поскольку я никогда ещё не имел дела с дварфами – обитателями Запада до мозга костей. Главный печатник абсолютно не похож на бесстрашного железного лорда, командовавшего дварфами армии короля Азуна. Воистину его имя ему под стать, ведь весь мастер Клякс, все его полтора метра роста - словно один большой сгусток чернил. Его кожаный передник и накрахмаленная льняная рубашка угольно-черны. Думаю, его борода должна быть белой, хотя сейчас это серая пакля, в целях безопасности заткнутая за пояс. Лишь верхушка его лысой головы не запятнана.
- Доставил её аж из самых Глубин, - гордо хвастается дварф, когда грохот машины, наконец, стихает. Агуул удаляется, еле протиснувшись через дверь в конюшню.
- Глубин?
- Глубин – Дварфских Глубин, обители мне подобных и всякое такое. Однако, чем я могу вэм помочь, джентльмены?
Фоксе размещает своё полное тело между нами, выступая моим представителем.
- Форджмастер Клякс, мой господин – мастер Койя из Хазари, лама Красной Горы, эмиссар Туйгана и лучший историк Ямуна Кхахана, бывшего императора степей. Он здесь, чтобы обсудить условия распечатки.
Мне не нравятся все эти звания, но Фоксе уже объяснил мне необходимость произвести впечатление на дварфа. Я тогда подумал, что это не сработает, и не ошибся. Форджмастер Клякс остаётся флегматичен и невозмутим.
- Распечатки чего?
Я предоставляю возможность Фоксе вести переговоры и дальше.
- Мой господин как раз завершает работу над «Наблюдениями Туйганского Историка, Записавшего Житие Ямуна Кхахана, Начиная с Его Возвеличения и До Его Кончины в Землях Запада, На Основе Заметок Для Короля Азуна Кормирского».
- Название длинновато.
- Можно оставить «История Туйгана», - соглашается Фоксе, на мой взгляд слишком уж охотно.
Форджмастер Клякс ещё некоторое время грызёт ногти, прежде чем наконец очистить угол наполовину заваленного всяким хламом стола.
- Хорошо, сколько копий? На какой бумаге? Лицевая рукопись? Иллюстрации? Обычная обложка или вы хотите что-то непривычное, ну там – драконью чешую или кожу виверны? Вы человек веры – не будет ли там каких-нибудь магических конструкций? – на последнем вопросе в голос мастера Клякса потихоньку закрадывается подозрение.
- Перед текстом будет сутра – чтобы вызвать благоволение Фуро, - вспоминаю я.
- Чары? - печатник хмурится и его лицо собирается морщинками.
- Нет. Просто строфа из «Яницавы».
- А, тогда всё в порядке, - возвещает дварф, снова улыбаясь. – Видите ли, не могу напечатать ничего магического. Просто не получается.
Остальные детали за пределами моего понимания, поэтому я присаживаюсь в углу, позволяя Фоксе торговаться. Кажется, что обсуждение каждого положения длится вечность; мне больше нечем заняться, кроме как помедитировать, но я не могу очистить разум. В пустоту вторгаются воспоминания – снег, тающий в степи; резкий вкус кумыса в палатке Ямуна; ветер, гуляющий над гранитными пиками страны Хазари. Даже сам факт неудачной медитации воскрешает в памяти моих учителей с Красной Горы. В последнее время я думаю о прошлом всё больше и больше, как будто настоящее – лишь пустая оболочка, нуждающаяся в наполнении.
В конце концов Фоксе завершает торги. Перворожденный угрюм, поэтому я понимаю, что они прошли неважно. Форджмастер Клякс делает шаг вперёд – он серьёзен и больше не светится от возбуждения.
- Что ж, уважаемый сударь, ваш слуга назвал окончательную цену, не более десяти тысяч золотых левов, или – так, посмотрим – восьми тысяч, если считать всё в прокампурских монетах. Это за все необходимые шаблоны и материалы для одной книги. Потом, скажем, по пятьсот левов за каждую дополнительную копию. Устраивают ли вас такие условия, достопочтенный?
Сумма в десять тысяч золотых больше той, что в моём распоряжении, больше, чем стоимость всех оставшихся у меня даров Ямуна. Беспомощный взгляд Фоксе говорит о том, что цена не снизится. Я оглядываю стены, увешанные заляпанными тонкими листочками с рядами чёрных букв. Бумага низкосортная и потрёпанная, а рисунки грубые. Эти каракули не сравнятся с аккуратным оформлением монастырских писарей или со множеством свитков, собранных мной в Шу Лунь. За такое плохое качество цена слишком высока.