Наконец Монавия оказалась в темном тронном зале с остатками пиршества, с похрапывающим королем Фарсаном, все еще держащим в руке кубок с вином.
Призрак королевы подплыл к нему. Наклонившись, он мягко повернул королевскую голову и выплюнул жидкость ему в ухо.
И отлетел прочь, улыбаясь. Потом громко сказал:
— Проснись, мой господин и хозяин.
Король застонал, заворочался, рассеянно стирая серебряные капли с шеи.
— Кто тут? — сердито спросил он. И дух сказал:
— Поторопись, мой господин. Твоему сыну нужен твой трон.
— Монавия? — спросил он, крутя головой, но не замечая призрака. — Где ты?
Он покачал головой и пробормотал:
— Много выпито. Эта сучка уже является ко мне в кошмарах. Но ничего, подожди, увидишь голову своего сына. Я прикажу отрубить ее завтра же. А потом узнаем, у кого сны веселее!
Дух королевы рассмеялся, словно зазвенели колокольчики под ветром.
Король Фарсан завертелся и чуть не упал с трона, пытаясь понять, откуда доносится звук.
И тут яд начал действовать. Король пронзительно вскрикнул, отбросил кубок и схватился за ухо. Судя по воплю, боль была ужасной.
Королева лишь рассмеялась и улетела прочь.
Двери с грохотом распахнулись, в зал вбежали встревоженные придворные и увидели, что на полу пустого зала лежит мертвый король.
На какое-то время среди них воцарилось молчание. Потом раздались взволнованные крики:
— Что же делать?.. Как такое могло случиться?.. Во всем виноваты доктора! Они должны были знать, что ему нездоровится!
И тут в дверях показалась королева Монавия. Это была настоящая Монавия, а не тот смертоносный призрак, который мы видели. Поверх ночной сорочки она небрежно накинула халат, словно одевалась в спешке. Она увидела лежащего на полу короля и совершенно спокойно подошла к нему, не обращая внимания на суету придворных. Растолкав их, она опустилась на колени рядом с трупом.
Долго вглядывалась в покрасневшее лицо мужа. Затем прошептала:
— Трус!
И плюнула на труп.
Придворные застыли в шоке, хотя некоторые и удовлетворенно кивнули. Королева, поднявшись, повернулась к ним.
— Мой муж умер, несомненно, от злоупотребления вином, — решительно заявила она.
Никто не посмел возражать. Монавия продолжила:
— Я хочу, чтобы мой сын был немедленно освобожден. Завтра он займет трон, и, несмотря на скверное отношение к нему отца, я думаю, он объявит соответствующий траур по Фарсану.
Придворные принялись осторожно выражать согласие. Появились даже улыбки, когда всем стало ясно, какие ветры теперь подуют. Фарсан как король не пользовался особой популярностью.
Королева посмотрела на остатки пиршества, и губы ее скривились от отвращения.
— Это было самое позорное время в нашей истории, — сказала она. — Этот зал и весь этот дворец видели нас всех униженными Баландом и его приспешниками. Но с этим покончено, тиренцы! Мой сын, как я полагаю, сразу же вышвырнет их отсюда, как только наденет корону.
Что же касается этого помещения, никто из нас больше не ступит и ногой в этот зал позора. Я хочу, чтобы его закрыли, слышите? Оставив все как есть. И забить двери. Мы немедленно начнем строить новый дворец, а этот пусть разрушается. Я и ночи не проведу в этих стенах.
И королева величественно вышла из зала под аплодисменты подданных.
Тут я услыхал вздох Джанелы; сцена исчезла, и бывший тронный зал снова оказался затянутым паутиной.
Обессиленная Джанела рухнула подле сцены. Я подбежал к ней и поднял на руки. Она слабо мне улыбнулась.
— Они ведь все видели, как это произошло, правда, Амальрик? — спросила она.
— Да, — сказал я. — А теперь отдыхай, любимая. К нам подошел Тобрэй.
— Спасибо, вы произвели впечатление, госпожа Серый Плащ. Надеюсь, потом у нас будет время поговорить об этом.
— И все же, — сказала она. — Теперь-то вы поняли? Ворота находятся здесь. Ворота в мир демонов.
— Да, да, — сказал Тобрэй. — Я понял. А теперь отдыхайте. Когда снова будете в форме, покажете, как открыть их.
Джанела кивнула, закрыла глаза и провалилась в сон. Я впервые видел такое безмятежное выражение на ее лице.
Я отнес ее в спальню и положил на постель. Следуя оставленным ею инструкциям, я влил ей эликсир в рот. Затем я раздел ее и обтер изящное тело каким-то сладко пахнущим снадобьем, действуя так же осторожно, как некогда обмывал дочь, ушедшую к Черному Искателю.
Я укрыл ее и собрался уходить, когда она пробормотала, чтобы я остался. Я пристроился рядом, обнял ее и так лежал, пока сам не уснул.
Поздно ночью я проснулся в испуге. Джанела, вскочив, торопливо' натягивала халат.
— Что такое? — сказал я, не понимая, что случилось. — Сейчас же ложись. Ты переутомилась.
Джанела, не обращая внимания на мои слова, сказала:
— Идем, Амальрик! Быстрее!
Я соскочил с кровати и пошел за ней. Мы добежали до покоев моего сына, и я выругался, увидев открытую дверь и спящего на посту часового.
— Магия! — прошептала Джанела и вбежала внутрь. Другой часовой распластался на полу, также пав жертвой заклинания.
В центре комнаты лежало еще чье-то тело. Но это был труп, раскинувшийся в луже крови.
Труп Модина.
Страх придал мне силы, и, обогнав Джанелу, я рывком открыл дверь в комнату Клигуса.
Комнату заливала кровь. Мой сын, раскинувшись посреди сбитых простыней, глядел в потолок неподвижным взглядом мертвеца.
Мои колени задрожали, комната закружилась, словно я находился в центре смерча.
Сквозь это безумное вращение проник голос Джанелы:
— Они не просто мертвы, Амальрик. Их обобрали. Теперь их силы используют во зло.
— Кто? — спросил я, не в силах пошевелить и пальцем. — Кто сделал это?
— Такое мог сделать только демон, — сказала она. — И… только очень могущественный.
— Король Баланд?
— Да, — сказала она. — Король Баланд.
Глава 19
КОНЕЦ ПУТЕШЕСТВИЯ
Скорбь, охватившая меня после убийства Клигуса, почти все скрыла от меня. Если бы кто-то даже еще вчера сказал мне, что я буду ощущать такую боль, я назвал бы такого человека лжецом. Но когда я увидел эту родную плоть, превратившуюся в труп, то все ранее сдерживаемые эмоции, вся злость и вина, вкупе с растерянностью, присущей каждому человеку в такой ситуации, парализовали меня. Я не плакал, нет. Не падал в обморок. Я стоял, не в состоянии двинуться с места, и взирал на человека, которого боги даровали мне в сыновья.
Несмотря на собственную слабость, Джанела нашла в себе силы сказать Квотерволзу, что надо сделать, а сама, с помощью Пипа, отвела меня в наши апартаменты. Она дала мне чего-то выпить, чтобы я успокоился, затем обняла меня, пока ее собственная слабость не одолела ее и она не уснула.
Но отдыхать долго нам не пришлось. Утром в дверь забарабанили. Ворвался Квотерволз и сказал, что нас вызывает король.
Плохо соображающий после снотворного, я поплескал себе на лицо водой и кое-как оделся. Джанела зашевелилась и спросила, что случилось.
— Король зовет, — сказал я. — А ты спи. Я сам с ним разберусь.
— Прошу прощения, мой господин, — вмешался встревоженный Квотерволз. — Но курьер говорит, что вы оба должны предстать перед королем. Я пытался спорить, но там в вестибюле находятся солдаты короля, и они намерены добиться выполнения его приказа.
Джанела подскочила в постели.
— Что происходит? — спросила она. Лицо ее посерело от усталости, а глаза лихорадочно блестели. Мне не требовалось особенно внимательно смотреть на нее, чтобы понять — на этот раз ей необходим гораздо более длительный срок для восстановления сил.
Но я лишь повторил то, что сообщил Квотерволз, и сказал, что уж раз король присылает курьера, а с ним и солдат, то лучше подчиниться.
Для нас, столь чтимых в Тирении героев, которыми мы являлись до сих пор, встреча в тронном зале короля Игнати была организована не очень-то радушно.