— Возможно, — предположила Джанела, — это кто-то из Королевств Ночи. Или кто-то из других миров. Это не имеет значения, пока, во всяком случае. Но ведь мы еще и не начали нашего путешествия, а уже обрели могущественного врага.
— И у нас только один выход, — сказал я. — Мы должны выехать как можно быстрее. Рано или поздно объявится еще один Сенак или его призрак. А может быть, и сам хозяин.
Джанела странно улыбнулась.
— Вот теперь я понимаю, почему прадедушка выбрал вас товарищем по путешествиям. Вы решительный человек.
Я не ответил, лишь осушил кружку.
— Через три недели, — твердо сказал я, — мы отплывем в той стадии готовности, которая будет, и не позже.
Давненько мне не приходилось лично присматривать за подготовкой экспедиции, и потому я думал, что так и заржавею от сырости на этом корабле, тем более что речь шла об опасном путешествии, где опасности подстерегали с первого дня и где мы могли сложить свои головы где-нибудь в пустынных землях или в Королевствах Ночи. К тому же добавлялись проблемы, возникающие всегда в спешке, и к ним, как самые неизбежные, прибавлялись проблемы с моим преемником.
Подготовка, однако, прошла на удивление споро и заняла всего полторы недели. По моим подсчетам, на три корабля мне требовалось семьдесят пять человек. На двух судах уже были команды по пятнадцать человек, и потому мне требовалось набрать уже меньше людей.
Мы широковещательно не объявляли о готовящейся экспедиции. Но тем не менее слух о ней достиг ушей тех, кто хотел услышать. Мог раздаться стук в дверь, и на пороге, со шляпой в руках, объявлялся человек, которого я не видел уже лет десять. Он, запинаясь, начинал бормотать, что вот, мол, слышал, будто бы господин Антеро затевает экспедицию, и притом какую-то особенную, и может быть, господин помнит его по первым контактам с обитателями болот Буфде'ана, ведь времена-то были ужасные, ну а теперь вот хотелось бы поехать, теперь Орисса так сильно уже не держит, ну и…
И еще один нанимался.
Так оно и пошло. У того оказывался приятель, а то и три товарища по прошлым приключениям, которых он и спешил представить. А иногда это оказывался человек из далекого прошлого, обремененный годами и изломанный ранами, полученными на моей службе, и теперь просивший за сына или племянника.
Других я находил сам, и необязательно из служивших мне, а иногда даже из числа моих конкурентов, мелких торговцев, отличившихся в собственных плаваниях к далеким берегам.
Некоторые являлись ко мне из числа домочадцев. Пришел Отави и сказал, что, если я не возражаю, он и остальные, те, кто был со мной в доме Сенака, поедут в экспедицию.
— Поскольку мы оказались в этом деле с самого начала, — сказал он, — то хотелось бы видеть и как оно закончится. Кроме того, мне надоело слушать, как отец только и говорит о том, что сейчас уже нет таких людей, которые были во времена моего деда Яна.
Все это меня бесконечно радовало, особенно приятно было узнать, что Мах из учеников уже вот-вот готов стать настоящим поваром. Я уже достаточно наслушался историй о том, что множество экспедиций терпели крах из-за расстройств желудка, а не из-за копий врага или неподчинения приказам начальников. Как справедливо замечал Квотерволз:
— Любой дурак без малейших усилий может стать несчастным, если захочет.
Я обрисовал Келе в подробностях предстоящую экспедицию и спросил, не желает ли она стать адмиралом этого крошечного флота. Келе усмехнулась и сказала, что если бы я ее не попросил, то она бы испереживалась, считая себя причиной моей гибели. И она набрала дополнительное число опытных моряков для «Ибиса» и двух других судов.
Квотерволз лично отобрал двенадцать человек, бывших солдат пограничной охраны. Видимо, не он один в свое время дезертировал из полка и не вернулся в часть. Выяснилось, что их полным-полно в Ориссе, и они занимаются тем, чтобы в Ориссе, как выразился Квотерволз, «все делалось по правилам».
Все они были опытными уличными бойцами, одни помоложе, другие постарше, и я с радостью принял их. Из их числа я мог бы назначить и офицеров.
Что же касается досужих разговоров, то принято считать, будто люди, отправляющиеся в экспедиции, да еще такие опасные, как эта, принадлежат к какой-то особой породе. Может быть, и принадлежат, но только не к той, о которой поется в эпических поэмах. Любители таких сказок представляют себе красивого, светловолосого юношу с решительным выражением лица и стальными мускулами, немногословного, целеустремленного, искусно владеющего арканом и несколькими иностранными языками и умеющего убивать без оружия, лишь тем, что боги даровали. И этот человек не хочет от жизни ничего, лишь бы оказаться в логове льва с улыбкой на устах и с песней в сердце.
Такого рыцаря без страха и упрека я и сам искал не один год, а если бы нашел, то потребовал бы от Ориссы восстановить систему рабовладения, чтобы этот малый вечно служил у меня.
Позвольте же мне сравнить этого эпического героя с одним из настоящих моих храбрецов, Пипом. Когда Пип выпрямляется во весь рост, а случается это редко, он на целый дюйм не достигает пяти футов. Когда он взвешивается, стрелка не заходит за отметку в сотню фунтов — он настолько худ, что Квотерволз на полном серьезе утверждает, будто Пипу надо три раза наклониться, прежде чем появится тень. Пип родился в Чипе, и до техпор, пока я не нанял его двадцать лет назад, он никуда не выезжал из города и полагал, что здесь и окончит дни свои. Пип — мой лучший разведчик. Изворотливость ума, верно служившая ему в переулках Ориссы, не подводила его у Лаозии и в пустынных землях к западу от Рифта. Пип не мог закончить ни одного предложения не выругавшись, а по завершении какого-нибудь путешествия все дни проводил в сетованиях на то, что, похоже, его обманули при распределении доходов от экспедиции. Отправиться куда-нибудь без него означало для меня то же самое, что отправиться без моей сабли или без Квотерволза.
И потому, наследник мой Гермиас, позволь вкратце перечислить мне те качества, которые необходимы, на мой взгляд, любому пускающемуся в путешествия, на тот случай, если и ты отправишься на поиски моих останков.
Во-первых, идеальный для такого случая человек должен обладать чувством юмора, при этом направленным и на себя самого. Если такой человек не в состоянии посмеяться над своим положением, лежа в какой-нибудь грязной дыре после целого дня пути с грузом, достойным слона, да еще после того, как выясняется, что нет воды помыться, я никогда не возьму его с собой в поход. Разумеется, рассматриваемый кандидат не должен быть и тупицей, хотя что такое тупость? Если человек болтает на десяти языках, но при этом не выучился читать и писать, можно ли его назвать тупицей? Не думаю.
Во-вторых, я требую, чтобы человек содержал себя и свое снаряжение в чистоте, или, во всяком случае, в той чистоте, которую позволяют иметь дорога и погода. Даже после тяжелого рабочего дня такой человек всегда должен быть готов к новому заданию или в случае необходимости браться за дело даже без приказания. Требуется и крепкое здоровье, хотя мне приходилось шагать плечом к плечу с такими людьми, которые, я мог бы поклясться, находились при последнем издыхании, но тем не менее тащились лига за лигой, лига за лигой.
Что же касается мастерства и талантов — каждый из таких должен обладать достаточными знаниями, чтобы быть компетентным в своем деле. Разумеется, в компании не окажется лишним человек, умеющий бросать нож в середину монетки с дюжины шагов десять раз подряд, но я с радостью поприветствую и того, кто, сообразив, что вот-вот вспыхнет потасовка, найдет слова, чтобы утихомирить гнев, или, по крайней мере, найдет возможность избежать потерь в этой схватке, пусть и путем бегства. Всяким мастерством можно овладеть, будь то разговор на иностранных языках, способы убийства или даже умение вести переговоры, — хотя именно в последнем случае требуется талант особенный, ну а мы, Антеро, в этой области одарены щедро.
Есть и еще одно или два качества, о которых я не могу умолчать. Идеально подходящий для такого случая парень должен считать оседлую жизнь невыносимо скучной, настолько скучной, что он предпочтет совершить глупую ошибку и присоединиться к какой-нибудь экспедиции, где можно скорее мучительна погибнуть, нежели разбогатеть и обрести славу. Такой человек ни в коем случае не должен быть привязан к дому. Человек, привязанный к Ориссе, в ту же минуту, как река унесет его на более-менее значительное расстояние от храма Воскрешения, сразу же начнет проситься на берег. Ностальгия ослепляет не хуже усталости или глупости.