—Из воспоминаний Девлена Тортила
КОСТИ И КАМНИ
Р.А. Сальваторе
Тем поздним вечером Тибблдорфа Пвента, покинувшего Мифриловый Зал, не покидало беспокойство. Орды короля Обольда наступали с запада и севера, и поэтому Бренор запретил выходить на поверхность. Прагматизм и мудрость, несомненно, были на стороне короля.
Не часто берсерк, придворный офицер, шёл против указов любимого короля. Но этот случай из ряда вон, говорил себе Пвент, а вслух произносил короче: "Так надо".
Тем не менее, необходимость перечить приказам правителя лежала на сердце тяжёлым грузом. Дварфа раздирал внутренний конфликт. Словно отражая его настроение, над головой низко нависало зловещее серое небо, обещая разразиться дождём.
Дождём, который прольётся на Джендрея Шлемодела, и каждая капля болью отзовётся в сердце Тибблдорфа Пвента.
Не потому что Джендрей пал в бою – о нет, совсем не потому! Такая судьба была наиболее вероятной и даже ожидалась членами отряда Веселых мясников и их предводителем Тибблдорфом Пвентом. Когда несколько месяцев назад Джендрей присоединился к ним, берсерк сказал его отцу Хонклебарту, который многие десятилетия был ему дорогим другом, что не сможет гарантировать безопасность молодого дварфа.
– Но я сердцем чую, что он умрёт за правое дело, – ответил Хонклебарт Пвенту, когда оба сидели за кружками мёда.
– За семью и род, за короля и клан, – берсерк озвучил подходящий тост, и с энтузиазмом чокнулся кружкой с другом. Действительно, что ещё нужно дварфу?
В ветреный день на вершине холмов к северу от Долины Хранителя, у западного входа в Мифриловый Зал, в бою против орды орков судьба настигла Джендрея, и не могло быть более славной смерти для воина клана Боевого Молота.
Приблизившись к роковому месту, Пвент будто улавливал звуки того сражения. Никогда дварф не был так горд своими Мясниками. Он привёл их в самое сердце орочьей своры. Выйдя против свирепых воинов короля Обольда в подавляющем меньшинстве, берсерки не дрогнули и не отступили. В тот день погибли многие дварфы, но их тела пали на трупы куда большего числа орков.
Пвент думал, что тоже погибнет в той схватке, но благодаря отважным друзьям и одному умному гному он и несколько Мясников смогли пробиться к утёсу и спуститься к западным воротам Мифрилового Зала. Это была горькая победа, за которую многие заплатили славной и достойной смертью.
Даже зная это, Тибблдорф Пвент не мог унять в ушах отзвук второго тоста, провозглашённого Хонклебартом Шлемоделом. Наполнив кружку, дварф с гордостью произнес:
– И я знаю, что будь он мёртв или ранен, Тибблдорф Пвент не бросит моего мальчика.
И под грохот столкнувшихся кружек старый берсерк с легкостью пообещал:
– Если парня слопает дракон, то я вспорю змеюке брюхо и вытащу его кости!
Говоря это, он не кривил душой.
Но Джендрей, погибший Джендрей, не вернулся домой.
– Ты бросил моего мальчика, – сказал Хонклебарт после боя. В его голосе не было ни злости, ни обвинения. Только констатация факта дварфом, чьё сердце было разбито.
Пвент даже жалел, что старый друг не сломал ему нос. Хоть мощь кулаков Хонклебарта была общеизвестна, но ни один удар не ранил бы берсерка сильнее этих слов.
– Ты бросил моего мальчика.
Я смотрю на склон холма. Сейчас на нём тихо, если не обращать внимания на птиц. Но они здесь. Птицы, каркая и крича, погружают клювы в окровавленные глазницы. Вороны не кружат перед тем, как сесть на усыпанное телами поле. Они летят, как пчёлы на цветок; летят к своей цели, на великий пир. Они санитары, как насекомые, дождь и непрестанный ветер.
И само время. Череда дней, сезонов, лет.
Гнарк вздрогнул, увидев изуродованный горный хребет. Какой славной была битва! Лучшие силы Обольда, гордые воины-орки заняли скалистый склон, сражаясь с укрепившимися на позициях дварфами.
Гнарк был в первых рядах, одним из тех немногих, кто пережил это наступление. Но, несмотря на потери, передовые отряды расчистили для орочьей армии путь к лагерю дварфов.
Казалось, победа была в руках.
Затем с помощью какой-то дварфской уловки или дьявольской магии горный хребет взорвался. Словно пшеница в сенокос, орочьи отряды полегли наземь. Многие гордые воины больше не поднялись.
И где-то там до сих пор оставалась лежать Тингвингей, любимая дочь Гнарка.
Орк пробирался мимо валунов, в воздухе по-прежнему висела пыль, поднятая чудовищным взрывом, преобразившим округу. Россыпи камней, скальные осколки и груды мелкого щебня напоминали Гнарку мёртвую тушу. Словно здесь было убито гигантское чудовище.
Гнарк остановился и облокотился о валун. Он поднял грязные руки, чтобы стереть выступившую на глазах влагу, сделал глубокий вдох и напомнил себе, что обязан похоронить Тингвингей сообразно её отваге дабы не опорочить её память.
Орк оттолкнулся от камня и побрёл дальше. Вскоре он миновал ближайший труп соплеменника. Или, по крайней мере, какие-то его части. Тела солдат западных отрядов, ближайших к горному хребту, были изуродованы ударной волной и обрушившимся следом каменным дождём.
В ноздри ударило зловоние. Масса чёрных жуков, первых живых существ, которых довелось встретить старому орку, сновали по вывалившимся кишкам разодранного напополам трупа.
Он представил, как такие же твари пожирают останки его погибшей малышки, его дочери, которая в далёком прошлом так часто надувала губки и гневно сверкала глазками, чтобы заставить отца дать еды. Однажды Гнарк даже пропустил из-за Тингвингей обязательную тренировку, когда она уговорила его пойти к вырытой для купаний скважине. Слава Груумшу, Обольд не заметил его отсутствия!
Это воспоминание вызвало у Гнарка тихий смешок, который, впрочем, быстро перешёл в рыдания. Он снова опёрся о кусок скалы, ища хоть какую-то поддержку. И вновь старый орк напомнил себе, что должен гордиться Тингвингей.
Он взобрался на камень, чтобы лучше видеть поля битвы. Много лет назад Обольд отправил экспедицию к вулкану, полагая, что извержение это призыв Груумша. Там, где склон горы порос лесом, Гнарк видел множество упавших и изломанных деревьев, листва исчезла, ветки разметало по всей местности. Большие брёвна лежали аккуратными рядами, и казалось невероятным, что такое стихийное бедствие, как извержение вулкана, само воплощение хаоса, может оставить после себя нечто столь упорядоченное.
Те же эмоции ощутил орочий воин, стоя на вершине камня и разглядывая скалистый склон, на котором были уложены – слишком аккуратно – мёртвые тела.
Как много их было.
– Тингвингей, – прошептал Гнарк.
Он должен найти её. Ему необходимо увидеть дочь, и орк знал, что это нужно сделать незамедлительно – пока тело не обезобразили птицы, жуки и личинки.
Когда все кончено,остаются только кости и камни. Крики стихли, запах исчез. Кровь смыта дождём. Сытые птицы уничтожают всё, что отличало павших друг от друга.
Остаются только перемешавшиеся кости и камни. Время идёт, и ветер или дождь разрушает скелет, погребая их под грязью и песком. Пройдут годы, и останки сможет разглядеть только очень внимательный наблюдатель.
Камни скрипели под ногами, но Пвент не слышал. Он карабкался вверх по утёсу к тому месту, где сражались дварфы до отступления в Мифриловый Зал. Потревоженные им щебень и мелкие осколки скалы заскользили вниз небольшим камнепадом, но берсерк этого тоже не услышал.
В ушах звенели крики восторга и боли, сообщая о приближении противников или о призыве поддержать товарищей, которые, как все понимали, были обречены.
Старый дварф слышал звон металла о металл, треск костей черепа под тяжестью его тяжелых рукавиц и влажный звук вонзившегося в орочьи кишки шипа на шлеме.
Подойдя к краю утеса и окинув взглядом длинный каменистый склон, усеянный трупами десятков дварфов и сотен и сотен орков, он мысленно вернулся в то сражение. Орки атаковали отсюда. Сверху на их отряды сбрасывались валуны, а в обратную сторону летели огромные обломки скал, которыми стреляли из катапульт великаны – берсерк отлично помнил тот отчаянный момент, кода только Мясники – его Мясники – могли что-то предпринять. Дварф повёл стремительную и яростную контратаку вниз по склону на орду орков. Дерясь кулаками и ногами, сеча и кромсая, он выкрикивал имена Морадина, Клангединна, Думатойна и короля Бренора из клана Боевого Молота во славу Мифрилового Зала. Никто из отряда не выказал страху, никто не проявил неуверенности или колебаний, хотя ни один из Мясников не надеялся вернуться живым.