Вот и сейчас сестры были прикованы к чистеньким витринам, за которыми красовались то женские украшения, поклонницей которых была Делия, чайные сервизы и многие другие побрякушки, которые чем-то радовали сердца юных особ.
Понакупив много всяких вещичек, девушки гордо направились к экипажу, без конца твердя о замечательных грушевых духах, о новых книгах, которые обязательно должны были пополнить библиотеку папеньки, об украшениях и помаде, которых девушкам всегда было мало.
Солия не торопилась ехать домой и не спеша оглядывалась по сторонам, широко улыбаясь сутулому продавцу книг, молодой красавице, торгующей свежими яблоками, и всем, кто попадался ей на глаза. Делия же разглядывала купленные украшения, а в глазах ее от всего этого блеска горели маленькие искорки. Для счастья ей не нужно было больше ничего.
Пока Солия любовалась некрасивыми, своеобразными просторами Горден-Хейла, на нее внезапно кто-то налетел, едва не сбив с ног. Приходя в себя, девушка обернулась и увидела робеющего мальчишку лет двенадцати, который сидел на пыльной дороге. Вид у него был растерянный, а светлые бирюзовые глаза перебегали то на Солию, то на проходящих мимо людей, которым не было дела до такого слабого и беззащитного существа. Одежда на нем была вся изорвана, а лицо и руки измазаны засохшей грязью.
− Ты не ушибся? Что с тобой? На тебе лица нет. Ты голоден? – Солия подала ему руку, чтобы помочь подняться, но мальчик так и сидел на дороге, учащенно дыша.
− Н-нет, − лихорадочно прошептал он, наконец-то поднявшись на ноги. − Вас похитят тени. Ваши руки уже черны…
И не успела Солия хоть что-то понять из сказанного, как мальчишка подскочил с места, как дикий котенок, и бросился бежать, как будто его преследовала свора бешеных псов.
− Солия, кто это был? О чем он таком говорил тебе? – Делия схватила сестру за руку и мигом затащила ее в роскошную черную лакированную карету.
− Какой-то мальчик-бедняк. Кажется, ему нужна помощь. Выглядел он не очень здоровым.
− Не очень здоровым? Ха! Да это же явно сынок местного погибшего графа Ольдера. Ты разве ничего не слышала о Вальяме Прокаженном?
Солия лишь покачала головой. Но от этого имени по всему ее телу пробежала целая волна леденящих рассудок мурашек.
− Это единственный сын графа. После страшного пожара в поместье остался только он. Никто не знает, как ему удалось выжить, выбраться из этого ада. Но с тех пор он бродит по Горден-Хейлу и пророчит беды любому встречному.
− Бедный мальчик… − Солия не могла скрыть свой ужас от услышанного от сестры; ее всегда трогали грустные истории людей, особенно, если в них были замешаны дети. – Неужели ты веришь в это, Делия? Он просто одинокий ребенок, к тому же еще и голодный.
− Что? Я же говорю, он не совсем обычный ребенок. Вальям – настоящее проклятие! Так что он тебе сказал? Солия, это очень важно!
− Ничего особенного. Сказал, что тени заберут меня. Бедный ребенок! От голода он бредит.
Делия ничего больше не стала говорить сестре, зная, что она не воспримет ее слова всерьез. Тогда она просто молчала, не прекращая переживать о сохранности души своей бедной сестры.
Всю дорогу домой сестры молчали. Однако, когда экипаж прибыл к поместью их отца, девушки выпрыгнули из кареты и бросились обнимать родителей, которые уже встречали их у дверей.
− Что наши доченьки купили сегодня? – голос Дориана звучал мягко и любяще, собственно, как и всегда.
Делия трепетала, как птичка, прилетевшая в родное гнездо, в котором не была уже приличное количество времени. Она без труда рассказывала и показывала родителям вещички, которые так сильно вдохновили ее. И Солия с радостью присоединялась к ней, одаривая любимых родителей различными подарками. Возможно, заколка для волос, грушевые духи и парочка томиков новых книг не были бы такими удивительными, необычными вещами, не будь они подарками для родителей.
Матушка весь вечер восторгалась своей новой заколкой в виде ласточки, сладким ароматом духов, который полюбил Дориан. Романчики в новых твердых переплетах были драгоценным подарком для отца, несмотря на то, что он не любил читать романтические истории, созданные каким-то человеком специально, для публики. Он обожал публицистику, исторические книги и все, что имело место быть в реальной жизни.