– Спасибо. Мало кто способен вот так просидеть всю ночь только ради того, чтобы я мог выспаться.
Он протянул ладонь и отвёл с лица мага прядь спутанных волос. Оноре сейчас выглядел таким беззащитным и, кажется, испуганным. А может быть, просто усталым.
– Значит так, ты отправляешься отдыхать, а я к себе. Сейчас... – Наполеон достал из внутреннего кармана уже изрядно помятого камзола часы и покачал головой: – Рань несусветная. Сегодня в первой половине дня ты мне не нужен. В два часа заседание совета министров. Нас ждут там всех.
Наполеон щёлкнул крышечкой карманных часов и заторопился к выходу. Вчерашний упадок сил прошёл, и он был так же энергичен и готов к действию, как и всегда. Вот только смущённый и потерянный вид самого Оноре всё равно беспокоил. Но и тут причина нашлась сама собой: просидел всю ночь с ним на коленях, тут кто угодно будет сам не свой. С другой стороны, тот факт, что это действительно было, давал надежду, что ему удастся уговорить Оноре не уезжать, но только после того, как тот хорошенечко отдохнёт.
Робкий голос остановил его у самых дверей.
– Наполеон, я… Не мог бы ты... остаться... Я должен кое-что рассказать.
– Что случилось, Оноре?
Волшебница подняла голову и посмотрела на Наполеона. Теодора права. Он имеет право знать. И будет лучше, если он узнает это от неё самой.
– Нет... То есть да... Прошу тебя, Нап, присядь.
Наполеон послушался и присел обратно на тот диван, с которого только что встал. Он не понимал, что происходит. Бледные щёки Оноре покрыл лихорадочный румянец, он нервно кусал и без того бескровные губы, а тонкие, сцепленные в замок пальцы явно дрожали.
– Этой ночью произошло что-то, чего я не помню? Я тебя… обидел?
– Нет, что ты!
Онорина волновалась всё больше. А ведь просидев ночь в раздумьях, она твёрдо решила всё рассказать. Если она уедет, всё изменится. Никто не будет встречать искренней улыбкой, искать её присутствия. Уделом Онорины Деланеж станет одиночество. Едва ли она сможет кого-то подпустить так же близко, вернее, настолько близко. Осознать это было так же мучительно, как и понять, насколько дорог ей Наполеон Дэстини. И поэтому она не могла больше лгать. Вот только голос отказывался ей повиноваться.
– Просто ты должен кое-что знать.
– Знать что?
Онорина молчала, и Наполеон решился подтолкнуть её к разговору.
– Помнишь, я сказал тебе, что влюблён в Теодору? Так вот... Я солгал тебе. Да, я люблю Тео, но как сестру и не претендую на её сердце.
– И что? – непонимающе спросил Наполеон. – Это кто-то другой? Ты не хотел называть её имя? Это из-за неё ты так торопишься уехать?
Онорина снова вздохнула, подивившись, как легко Наполеон вывернул всё в более понятную ему сторону. Искушение воспользоваться этим было велико, но нет, она обещала себе быть честной до конца.
– Я не хотел открывать свою тайну. Не готов был... Нет никакой девушки, Нап.
– Не был готов к чему? – спросил Наполеон.
Он действительно ничего не понимал. Почему Оноре так нервничает, запинается и увиливает? Зачем достал какую-то книгу и тянет ему?
– Что бы ни случилось, обещай выслушать! До конца! А потом... потом можешь выгнать хоть куда, хоть из страны. Ты вправе будешь это сделать.
– Оноре, ты меня пугаешь, – ещё сильнее забеспокоился Наполеон. – Что случилось? Зачем мне эта книга?
– Нет! Дай слово, что выслушаешь меня!
Бледные холодные пальцы крепко сжали ладони Наполеона, а серые глаза смотрели с отчаянием и вызовом одновременно. Да что же, чёрт возьми, такого скрывает этот маг, что так боится его реакции.
– Я выслушаю тебя, обещаю.
– Спасибо, – кивнула Онорина. – Я не знаю... Мне трудно предугадать, как ты воспримешь, что проклятие Гроссов имеет ко мне прямое отношение. Я потомок того самого ребёнка.
– Так в этом всё дело!
– Не перебивай!
Онорина открыла книгу на нужной странице, где была начертана дарственная запись мага Огюста, завещавшего передать книгу его дочери в день её совершеннолетия.
– Моё настоящее имя – Онорина Деланеж.
Девушка замолчала, не зная, что ещё добавить. Всё тело застыло в напряжённом ожидании: вот он сейчас оттолкнёт её, отвергнет и прикажет покинуть Виссеншафт, не желая видеть перед собой такую отъявленную лгунью.
Молчал и Наполеон, пытаясь понять и осознать услышанное. Он смотрел на книгу, на чёрные, витиеватые буквы, складывающиеся в только что произнесённое имя и… не понимал. Впервые в жизни он отказывался верить в то, что слышал. Это не могло быть правдой. Это было слишком!