Я вошла, закрыв за собой дверь. Я знала, что не усну, особенно после слов, звеневших у меня в ушах.
— И тебе стоило бы лечь. — Мой голос звучал так же натянуто, как и отношения между нами. — Ты слишком много работаешь.
Я подошла к креслу, оперлась руками на спинку. Пока я разглядывала его подарок, Тамлин внимательно разглядывал меня.
— Теперь ты понимаешь, почему я не рвался в верховные правители? — спросил он, поднимаясь из-за стола.
Он подошел ко мне, поцеловал лоб, кончик носа, потом осторожно поцеловал в губы.
— Столько писанины, — проворчал он.
Я усмехнулась. Тамлин прижался губами к ложбинке между моим плечом и шеей.
— Прости меня, — прошептал он.
Его поцелуй отозвался покалыванием во всей спине. Он снова поцеловал мою шею.
— Прости меня.
— Тамлин… — начала я, проводя пальцами по его руке.
— Я не должен был говорить тех слов, — прошептал он, не отрывая губ от моей шеи. — Ни тебе, ни Ласэну. Я совсем не хотел вас обидеть.
— Знаю, — ответила я и почувствовала, как напряжение покидает его тело. — И ты меня прости за все, что я там наговорила.
— Ты была совершенно права, — сказал Тамлин, хотя я понимала, что это не так. — Я был не прав.
У себя в комнате, раздумывая над его доводами, я поняла их правоту. Если бы он сделал исключения для кого-то из подданных, остальные фэйри потребовали бы того же. А мой благородный жест действительно выглядел как подрыв существующих устоев.
— Возможно, я…
— Нет, Фейра. Ты была права. Я ведь не понимаю, что значит голодать и каково возвращаться домой без добычи.
Кивком головы я указала на подарок, ожидавший меня. Как бы мне хотелось, чтобы он завершил нескончаемую цепь подарков.
— Это тебе? — нарочно спросила я, заставив себя лукаво улыбнуться.
В ответ он слегка прикусил мне мочку уха.
— Нет. Это тебе. От меня.
Подкрепление его извинения.
Тяжесть на душе, донимавшая меня все эти дни, начала уходить. Я развязала бант. Шкатулка из светлого дерева больше напоминала сундучок высотою в локоть и шириною в полтора. Сверху к нему крепилась железная ручка. Никаких надписей или символов, позволяющих угадать содержимое, я не увидела. Наверняка не платье. Однако…
«Только бы он не вздумал подарить мне корону».
Хотя шкатулка для короны или диадемы отличалась бы бо́льшим изяществом.
Я щелкнула медным замочком и откинула широкую крышку.
То, что предстало моим глазам, было… хуже короны.
Внутри я увидела перегородки и перегородочки, заполненные кистями, красками, брусочками угля и особой бумагой для рисования. Словом, все, что необходимо странствующему художнику.
А какой яркой была красная краска в стеклянной баночке. И синяя тоже. Совсем как цвет глаз фэйки, убитой мною в Подгорье.
— Я подумал, тебе будет удобнее носить все свои принадлежности в этом сундучке. Не надо брать с собой мешки.
Кисти были новенькими, сверкающими, с мягким и чистым волосом.
Смотреть на этот сундучок и его содержимое было все равно что разглядывать труп, облюбованный вороньем.
Я попыталась улыбнуться. Попыталась заставить свои глаза хотя бы немного заблестеть от радости.
— Тебе не нравится мой подарок, — вздохнул Тамлин.
— Почему же, — сумела возразить я. — Чудесный подарок.
Я не подыгрывала Тамлину. Его подарок действительно был чудесным.
— Я подумал: если ты снова начнешь рисовать…
Он не договорил.
Кровь прилила к лицу. Мне стало жарко.
— А как насчет тебя? — тихо спросила я. — Тебе эта возня с бумагами хоть в чем-то помогает?
Я выдержала его взгляд. Пока что Тамлину удавалось сдерживаться.
— Мы сейчас говорим не обо мне, а о тебе, — сказал он.
Я снова обвела глазами содержимое сундучка:
— Мне позволят пойти рисовать туда, куда я пожелаю? Или караульные будут присутствовать и при моих занятиях живописью?
Молчание.
Я и так знала ответы. «Нет» — на первый, и «да» — на второй.
Меня затрясло. Я сделала еще одну, отчаянную попытку достучаться до него:
— Тамлин, послушай. Я не могу… не могу жить в постоянном окружении караульных. Я… задыхаюсь от такой опеки. И тебе самому плохо. Не отталкивай мою помощь. Давай работать вместе.
— Фейра, ты и так отдала достаточно.
— Я знаю. Но…
Я повернулась к нему. Сейчас передо мной стоял не Тамлин, а верховный правитель Двора весны во всем своем могуществе.
— Тамлин, сейчас меня труднее погубить. Я стала сильнее и проворнее.