– Ваша светлость…
– Да, милая.
– Уже время к полднику, а мы и половины первого мешка не разобрали. Ужас как много этих писем!
– Ну, покойный был великим поэтом, его стихи многие любили и любят. Ценят.
– А вы? – требовательно взглянула на меня Полетта. – Вы любили?
– Стихи?
– Герцога.
– Полетта, это уже не имеет значения. Свой долг я исполняла как нужно. А стихи у него прекрасные. Можно сказать, непревзойденные никем.
– А мне его стихи не нравились, – вдруг отрезала Полетта.
– Почему?
– Он в них лгал. В каждой строчке. Если человек не живет так, как он пишет, стоит ли доверять тому, что он написал?
– О-о-о, это непростой вопрос о творчестве и творце! Полетта, я рада такому вопросу, но не готова к нему. Когда башка замотана бинтами, не очень-то удобно рассуждать об отвлеченных материях. Давай просто прервемся на чай с печеньями, наверняка на кухне можно что-нибудь нарыть.
– Нарыть?! Ваша светлость, вы иногда изъясняетесь прямо как барышня Оливия.
– Ну, я же ее мачеха.
– Вы ее любите?
– Сама как думаешь?
– Думаю, что вы ей не мачеха, а лучшая подруга, какая только может быть! И я знаю, что это вы исцелили ее, а вовсе не этот… с лапами… Священный Жук.
– Полетта, ты с этим не очень. За такое бывают доносы.
– А я все равно… Потому что я вам верю. В вас верю.
– Полетта… Ну вот, а реветь-то зачем…
– Все, я уже не ревлю, то есть не реву, я пойду за чаем и медовыми коврижками. Их уже должны испечь.
– А-ах! А мы тут! А они там!!! Коврижки! Без нас!!! Беги скорей и без полного подноса не возвращайся! И сыру возьми, самого острого и соленого! И чай нам сделай покрепче!
Полетта умчалась, я соскользнула с кровати гибкой змеей (я здорова, я чудо Всего Сущего, помните?), подхватила первый мешок с письмами и сунула его в камин. Огонь немедля зачах, но я струйкой плазмы из левого глаза испепелила пустые бумажки вмиг. Следом отправился и второй мешок (камины в замке просто огромные), и его постигла та же участь. Хватит марать руки об эту ерунду! Кстати, их надо как следует продезинфицировать…
Только вот одно письмо не сгорело. Оно, словно почтовый голубь, нежно порхнуло к моим ногам.
– Вот упрямое! – я взяла письмо в руки. Раз уж оно спаслось из плазменной атаки, то достойно того, чтобы я его прочла.
Внутри письма оказался плотный лист веленевой бумаги и на нем всего одно предложение:
Я знаю, кто ты.
Ни подписи, ни адреса неизвестный или неизвестная не оставили, как водится.
– Что ж, знаешь так знаешь, – я раскалила ладонь левой руки докрасна и смотрела, как письмо на нем становится белесым пеплом. – Знание, говорят, сила.
Вот за этим и застала меня Полетта, вбежавшая в комнату с сервировочным столиком.
Краем глаза я увидела, какое белое у нее стало лицо. Немудрено. Моя раскаленная ладонь выглядела, прямо скажем, неестественно и жутковато. Я немедленно вернула ей прежний вид и сказала:
– Полетта, сохраняй спокойствие. Придется тебя… посвятить в свою тайну. Запри за собой дверь. И прекрати бояться, я тебя не трону.
– В-ва… В-ва…
Я указала ей на банкетку перед туалетным столиком:
– Сядь.
Она села и замерла, как суслик перед пастью лисицы. Вот бедолага. Ступор сопорозус, как сказал бы дотторе Гренуаль.
Я начала мягко:
– Дорогая Полетта, девочка моя. Несколько минут назад ты сама сказала, что веришь мне. Что понимаешь – это я сумела исцелить герцогиню Оливию. Но это совершенно не означает, что я ведьма. Я могу поклясться тебе здоровьем моей дорогой Оливии, что я не ведьма.
С Полеттой произошло невероятное – она тут же успокоилась, вздохнула и сказала:
– Ой, ну слава Исцелителю, тогда я сервирую чай.
И принялась хлопотать, разрезая коврижки (аромат!!!) и наливая в чашки чай с лимонником.
Тут уж я чуть не села от изумления:
– Полетта, как, а ты не хочешь узнать, кто я, ну, на самом деле? Если я не ведьма?
Полетта подала мне чашку и сказала:
– По существу, ваша светлость, не мое это собачье дело. Кто вы и кто я? Еще перед каждой курицей отчитываться. И потом, я иногда…
– Подслушиваешь. Чай великолепен. Присоединяйся.