— О чем мы говорили? А, о фигу…
— О твоих ледяных ногах. С чего вообще…
— Кстати, в тему: холодно, как у ведьмы за пазухой? Вообще, я читала, что изначально выражение имеет отношение к определению температуры…
— Или какие-нибудь парни промерзли до костей, придумали, и высказывание просто разошлось.
Драко смотрит в темноту, видя лишь огонек свечи за ее спиной.
— А у тебя вот патология, а я не в курсе.
Грейнджер толкает его в плечо, но в остальном просто игнорирует сказанное.
— Обезьяна с гранатой — тоже странная. — Ее рука скользит с его плеча на грудь. — Что, кто-то ради прикола дал обезьяне гранату, а потом вдруг понял, как это опасно для окружающих? И история разошлась анекдотом, а позже стала высказыванием?
Ее пальцы неспешно двигаются, натягивая складку на одеяле. Костяшки задевают и задевают его сосок, и Драко не понимает, то ли она не осознает, что делает, то ли прикидывается. Под прикосновениями сосок твердеет, от каждого скользящего движения от него расходится приятная волна ощущений.
Утром Драко ничего не будет о ней знать. Ее сотрут целиком и полностью вместе с оставшейся памятью. Вместе с тем, за что он цепляется. И ее точно так же будет не достать, как уже почившие воспоминания. Завтра он словно перестанет существовать.
Для самого себя — тоже. Другие будут помнить паутину из воспоминаний и чужих жизней, что окружает мир; паутину, до чьих нитей он не сможет дотянуться, не сможет рассмотреть. Для него же все будет потеряно: люди, с которыми он связан, общие воспоминания, частью которых является он, а они — частью его. Вся жизнь обратится в пыль. Все, из чего та состоит и что содержит. В пыль, которую сметет в море, ударит волнами о скалы и сотрет с лица земли.
Впрочем, он не оторван от мира. У него остаются люди, которые его помнят, — люди, которые составляют части мгновений, частью которых был он. Люди, частью которых он является. Остается она. И если паутина существует, то есть и нечто, что приведет его обратно. Нечто тонкое, но ощутимое. Дорога к воспоминаниям и — к восстановлению.
И все же ему кажется, что он умирает. Будто бы паутина — это единственное наследие, что от него останется, единственное доказательство его существования. Но завтра все может пропасть. Возможные последствия в худшем случае… Драко не может отделаться от ощущения, что сегодня — последний день, когда он — это он. Он не знает, почему эта мысль так его беспокоит, ведь завтра он ее уже не вспомнит, но ему все равно тяжело.
— У меня останутся записи. Все, что мы обсуждали «на всякий случай». Все будет как надо, я прослежу. Что бы ни случилось.
Драко кивает, переводя глаза на ее лицо.
— Может быть, недели через две я наконец-то разберусь, почему ты все это делала.
Ее взгляд опускается на его подбородок.
— А я-то думала, раз ты не помнишь прошлое, то все гораздо очевиднее.
Драко мотает головой.
— В твоих словах нет смысла.
— Есть, — Грейнджер сама себе улыбается и, сжав пальцы на одеяле, будто решается на что-то, заглядывает ему в глаза. — Мне вроде как есть до тебя дело, Малфой. — Он приподнимает бровь. — Такое вот… странное, нелогичное… дело, от которого… химические реакции бесятся и ничего с этим не сделаешь.
Тук-тук-тук. Сердце почему-то колотится как бешеное. Очевидно, что он давно небезразличен Грейнджер, но сейчас это ощущается по-другому. Возможно, из-за неприкрытых чувств на ее лице и выражения, будто ей хочется провалиться под землю. Она опускает голову, глядя в пространство между ними, а Драко пытается решить, краснеет ли она, или это свет падает под другим углом.
— Ладно.
Ее взгляд мечется к его, в глазах удивление и что-то еще. Драко уверен, что Грейнджер не дышит. Он смотрит на нее внимательно, не уверенный, стоит ли ее встряхнуть или от нее отодвинуться. Когда Драко замечает блеск в ее глазах, второй вариант выглядит привлекательнее. Он ерзает, надеясь, что Грейнджер ни с того ни с сего не разразится слезами.
Быть может, она расстроена из-за завтрашнего дня. Если он все потеряет, то забудет и свои чувства к определенным вещам. Существует вероятность, что завтра Драко не разделит ее чувств — всю эту взбесившуюся химию. И если та построена на обстоятельствах, то не зная, как сложится в дальнейшем его жизнь, они никак не узнают, испытает ли он подобные чувства вновь. Это осознание словно удар под дых — дыхание вырывается с легкой дрожью. Позже, когда Грейнджер заснет, он сохранит это воспоминание. Заставит себя вспомнить.
Драко запускает пальцы ей в волосы. Ее взгляд блуждает по его лицу, ища нечто, о чем Драко и сам не знает. Он склоняется, опуская ее на спину, и упирается другой рукой в изголовье. Ее руки обхватывают его за шею, Драко опускает голову, притворяясь, что не видит сбегающую из уголка ее глаза слезу.
Он замирает над ней, чувствуя ее выдох, прижимаясь животом к животу.
— Напомнишь мне потом?
Грейнджер пальцами впивается в его кожу, выдыхает судорожно и целует.
Двадцать восемь
Припухшие губы покалывает, опаляет ее жарким дыханием. Пальцы путаются у нее в волосах, большой поглаживает щеку. Драко отстраняется, втягивая воздух, плечи отпускает напряженная поза, в которой он стоял, подавшись ей навстречу. Грейнджер бормочет что-то, сжимает его плечи и тянет обратно. Он опускает руки ниже, обнимая ее, и вновь целует.
— Мистер Малфой? — Вслед за тихим стуком поворачивается ручка двери. — Ой… оставлю вас на минутку.
Драко прижимает Гермиону к себе как можно ближе, кончиком языка обводя ее язык. Она ладонями оглаживает бока, ведет на спину, к лопаткам. Ее колотит. Грейнджер впивается в его губы, комкает рубашку. Женщина в дверях откашливается. Он еще раз крепко целует Гермиону и откидывает голову. Она смотрит на него с мольбой, глаза на мокром месте, но вымучивает улыбку. Шумно сглатывает, вцепляясь пальцами в спину.
— Ты справишься.
Паника. Сердце вот-вот выпрыгнет из груди, пробив ребра. В висках стучит пульс, приглушая внешние звуки, а от шеи к плечам разливается странное онемение. Драко кивает, выпуская Грейнджер из объятий.
— Это они должны справиться.
— Они лучшие в своей сфере. Я детально изучила их биографию, чтобы в этом убедиться. Один из них, целитель…
— Я знаю.
Она кивает, замирает, затем кивает вновь.
— Когда очнешься, я буду здесь. — Опять та вымученная улыбка. — И обо всем напомню.
— Он вернется через пару часов, — сообщает женщина. Грейнджер взглядывает на ту поверх его плеча, затем возвращает внимание на него.
— Увидимся.
Она убирает руки с его плеч.
— Увидимся.
Дышать трудно, словно воздух загустел и не проталкивается в легкие. Драко понимает, что должен отступить, перейти в другое помещение, но ноги словно приросли к полу. Ведь это может быть конец. Последние мгновения, когда он умеет видеть, слышать, чувствовать.
— Выхода нет, — напоминает она, наверное, им обоим.
Вздохнув, Драко делает шаг назад, второй и поворачивается к двери. Едва ли замечает помощницу целителя, вместо нее — одно размытое пятно. Выходит за ней в коридор и, поворачивая налево, оглядывается на Грейнджер. Она улыбается ему, подбородок дрожит. Он успевает отметить блеск в глазах и подпрыгивающие кудряшки, а потом все пропадает за стеной.
Сердце заходится еще отчаяннее, голоса сливаются в неразличимый гул, перед глазами все плывет. Драко приходит в себя уже лежа на операционном столе в окружении целителей. Один из них похлопывает его по плечу. Он хочет прорваться сквозь потолок, закричать или попросить высшие силы исправить все и позволить ему помнить, но вместо этого Драко лежит совершенно неподвижно, лишь пальцы, со скрипом скользнув по поверхности, сжимаются в кулаки.
Красная вспышка посылает его во тьму. Слышен звук — глубокий гортанный стон. Он плутает во тьме, не в силах уловить в тумане ни одной мысли. Всплеск темно-синего, белого, черного, белого. Драко хрипло стонет, осознавая, что боль пульсирует в голове. Она отдается в позвоночник и расползается по лицу.