– Сколько здесь живет людей?
– Несколько сотен.
– Для них есть место в Атлантии?
Он перевел взгляд на меня, и я почувствовала, как он размышляет над тем, что мне известно о их проблемах с землями.
– Мы найдем место.
У меня сложилось впечатление, что это не так просто. Я хотела спросить, что будет, если они не смогут уехать вовремя, но осеклась. Это не мое дело. Их проблемы меня не касаются.
Наконец, лет через десять, Киеран закончил резать мясо.
– Можно мне нож? Если ты закончил, конечно. Не уверена, но мне кажется, что последний кусочек чуть крупнее остальных.
Он медленно смерил меня взглядом.
– Хочешь, я сам для тебя нарежу?
– Хочешь, я столкну тебя со скамьи?
Он рассмеялся.
– Кас был прав. Ты невероятно неистовая.
– Вовсе нет. – Я направила на него вилку. – Просто я не маленькая и не нуждаюсь в том, чтобы кто-то резал для меня мясо.
– Ага.
Киеран протянул нож, и я взяла, пока он не передумал.
У меня ушло гораздо меньше времени на то, чтобы нарезать нежное мясо, но нож я не вернула. Оставила его в левой руке, пока накалывала еду вилкой.
– А где все?
– Полагаю, живут своей жизнью, – с легкой завистью изрек он.
Я стрельнула в него мрачным взглядом, но не утратила присутствия духа.
– Впрочем, неважно, – протянула я и вернулась к тому, о чем мы говорили перед тем, как наткнулись на Аластира. – Как вы называете тех, в ком есть кровь смертных? Полуатлантианцами? Как бы ты меня назвал?
– Атлантианкой.
– Правда? – Я взяла булочку. – Так возникнет путаница.
– Не для меня.
Я закатила глаза, откусила кусочек и чуть не застонала. Булочка оказалась такой масляной, с каким-то сладковатым вкусом, который я не смогла определить. Что бы это ни было, она восхитительна.
– Атлантианец не определяется количеством крови, – пояснил Киеран. – Первичные не считаются более важными, чем те, кто таковыми не является.
Я не очень-то этому поверила: первичные могущественнее, живут дольше, и они созданы детьми богов.
– А перевертыши тоже живут долго? Полагаю, вольвены – да.
– Да, мы живем долго. – Он вздохнул и взял чашку. – И перевертыши тоже.
– Какова их обычная продолжительность жизни?
Я взяла салфетку, вытерла пальцы и достала из ножен свой испорченный нож.
– Дольше, чем ты можешь постичь.
Киеран медленно жевал, глядя прямо перед собой.
– Я могу постичь долгое время. Вознесшиеся живут вечно. Атлантианцы – ну, представители первичной линии – тоже практически вечно.
Я положила погнутый нож на стол, а целый сунула в ножны.
– Никто не живет вечно, – возразил Киеран. – Убить можно кого угодно, если хорошо постараться.
Чрезвычайно гордая собой, я наколола на вилку кусочек мяса.
– Не сомневаюсь.
– Но как бы ты ни старалась с ножом, который только что стащила, ты не сможешь убить им Кастила.
Я сделала большие глаза и повернулась к нему.
– Я и не собираюсь убивать его этим ножом.
– Надеюсь, что нет. – Киеран глянул на меня краем глаза. – Это бы только еще больше его очаровало.
Я слегка качнула головой.
– Я не собираюсь обращать внимание на такую возмутительную возможность.
– От такой тактики эта возможность никуда не денется, Пенеллаф.
– Почему ты называешь меня Пенеллаф?
– Почему у тебя так много вопросов?
Я прищурилась.
– Тебе трудно ответить?
Киеран наклонился ко мне, опустив подбородок.
– Уменьшительные имена обычно приберегают для друзей. Полагаю, ты не считаешь, что мы друзья.
Его слова прозвучали столь разумно, что мне нечего было сказать. Когда же я нашлась с ответом, он, наверное, не обрадовался тому, что это оказался очередной вопрос.
– Точно как атлантианцы делятся своими вторыми именами только с друзьями?
– Да, с близкими друзьями. – Мгновение он изучающе смотрел на меня. – Полагаю, Кастил назвал тебе свое.
– Да.
– Это что-то для тебя изменило?
Я не ответила, потому что по-прежнему не понимаю, почему это важно для меня. Или понимаю, просто не хочу признавать. Киеран не настаивал на ответе, и мы закончили обед в молчании. Я все время поглядывала на открытый дверной проем. Не то чтобы я высматривала Кастила, просто… высматривала кого-нибудь. Те немногие, кто находился в зале, куда-то исчезли.
Наверное, Киеран был благодарен за передышку, но, к сожалению для него, она была короткой.
– Знаешь, чего я не понимаю?
– Опять вопрос, – произнес он с преувеличенно громким вздохом.
Я притворилась, что не услышала его замечание.