– Нет. Никто из нас не знает. Даже нотариус.
– И она жила тут неподалеку по дороге? – спросила Клара.
– Минутах в двадцати езды отсюда. Вы уверены, что вам это имя незнакомо?
– Берта Баумгартнер, – повторил Габри, явно наслаждаясь звучанием имени.
– Не смей, – сказал Оливье, а потом, обращаясь к Кларе и Мирне, добавил: – Он ищет новое подходящее имя, чтобы подписать приглашение премьеру Трюдо на карнавал. Мы подозреваем, что имя Габри Дюбо уже попало в черный список.
– Да, я ему послал несколько писем, – признался Габри. – И пару фотографий.
– И?.. – спросил Оливье.
– И прядь волос. В мою защиту скажу: не свою, а Оливье.
– Что? Вот сукин сын!
Оливье потрогал свои редеющие волосы. Каждая светлая прядь была на счету.
Спустившись через двадцать минут в теплой, сухой одежде со своего чердака в бистро, она обнаружила, что Габри и Оливье на улице – расчищают дорожки.
– Они не Рут откапывают? – спросила Мирна у Клары.
Откопать Рут было все равно что выпустить на свободу химеру. Такое с легким сердцем не делаешь. К тому же и загнать ее назад нелегко.
– Боюсь, что да. Они ее еще и кормят. Они налили бульон в бутылку из-под виски, надеясь, что она не заметит разницы.
– Рут, может, и не заметит, а вот Роза сразу почувствует.
Утка у Рут была разборчивая.
– Ты куда собралась? – спросила Клара, следуя за ней к двери.
– К Арману. Читать завещание.
– А мне можно?
– А ты хочешь?
– Конечно, я же предпочитаю гулять в метель, чем сидеть у огня с книгой и виски.
– Я так и думала, – сказала Мирна, распахивая дверь.
Сгибаясь от встречного ветра, она потопала по глубокому снегу.
Мирна не знала Берту, но ее неприязнь к этой женщине все увеличивалась. В геометрической прогрессии.
Арман стоял в кабинете, прижав к уху телефонную трубку.
Сквозь разрывы в метели он видел фигуру Мирны, пробирающейся к его дому по деревенской площади.
Рейн-Мари сказала ему, что телефон не работает, но он решил проверить, не восстановили ли линию.
Не восстановили.
Арман посмотрел на часы. Они показывали половину второго; если бы Гамаш этого не знал, то решил бы, что уже полночь.
Три с половиной часа прошло с того момента, когда ему позвонили в машину перед домом Берты Баумгартнер. Три с половиной часа после того сердитого обмена словами.
Когда он думал об этом, к нему возвращался запах влажной шерсти, шепот снежинок, падающих на крышу его машины.
Он сказал, что перезвонит им. Заставил их пообещать ничего не делать, пока он с ними не свяжется. А тут это.
Рейн-Мари приветствовала Мирну, а Арман, положив мертвую трубку, вернулся в кухню – к бульону, сэндвичам, пиву и чтению завещания.
– По радио говорят, что метель накрыла весь Южный Квебек, – сказала Мирна, проводя рукой по волосам. – Но закончится к ночи.
– На такой большой территории? – спросил Арман.
Рейн-Мари всмотрелась в его лицо. Вместо озабоченности он, казалось, чувствовал облегчение.
Свет в окнах квартиры Анни и Жана Ги в монреальском квартале Плато замигал.
Они оторвались от своих занятий и уставились на лампы в потолке.
Свет мигал. Мигал.
Но устоял.
Анни и Жан Ги переглянулись и вскинули брови, потом вернулись к разговору. Жан Ги рассказывал ей о своей встрече сегодня утром с расследователями.
– Они тебя просили что-нибудь подписать? – спросила Анни.
– Откуда ты об этом знаешь?
– Значит, просили?
Он кивнул.
– И ты подписал?
– Нет.
– Хорошо.
Перед его мысленным взором возникли листы бумаги на столе перед ним, их выжидающие лица.
– Ты была права. У них своя повестка. Я боюсь, твоему отцу грозит не только временное отстранение или даже увольнение.
– А что?
– Толком не знаю. Они не предъявляли никаких обвинений, но все время возвращались к наркотикам. К тем, которые он пропустил.
– Они сразу об этом знали, – сказала Анни. – Он им сразу сказал. Предупредил копов по всей стране и в Штатах. Американское управление по борьбе с наркотиками перехватило наркоту, которая пересекла границу. Верно?
– Да, с помощью твоего отца.
– И твоего.
– Oui. Но немалая часть ушла. Килограммы. Здесь. В Монреале. Где-то. Мы несколько месяцев искали. Использовали всех наших информаторов. И ничего. Когда эта дрянь попадет на улицы…
Он не закончил предложение, не зная, что сказать.
– Это просто ужасная дрянь, Анни.
– Я знаю.
Жан Ги отрицательно покачал головой:
– Ты только думаешь, что знаешь, но ты не знаешь. Представь себе худшее. Хуже не бывает.
Она представила.