– А от нас она всегда ждала слов «Не смейтесь, это же правда», – сказал Оливье.
– И вы их говорили? – спросила Рейн-Мари.
– Если мы хотели, чтобы она убрала у нас в доме, то говорили, – ответил Габри.
Они описывали личность баронессы, и та возникала перед мысленным взором Клары. Почти всегда с улыбкой на лице. Иногда теплой и доброй. Часто с хитрецой. Но никогда со злобой.
Трудно было представить себе женщину, меньше похожую на баронессу.
И все же Клара помнила, как баронесса бралась за швабру или щетку. Работала до седьмого пота.
В этом было какое-то благородство.
Клара спрашивала себя, почему ей никогда не приходило в голову написать баронессу. Ее маленькие яркие глаза, одновременно добрые и требовательные. С хитрецой, но еще и вдумчивые. Ее траченные годами руки и лицо.
Оно у нее было примечательное, полное щедрости и желчи. Доброты и осуждения.
– Почему вы спрашиваете? – спросил Габри. – Это имеет значение?
– Не очень, – сказал Арман. – Просто дело в том, что ее завещание странновато.
– О-о-о, странновато, – сказал Габри. – Мне это нравится.
– Ты любишь гомосеков, – сказала Рут. – А странноватых ненавидишь.
– Это верно, – признал он. – Так что такого странноватого в завещании?
– Деньги, – сказал Бенедикт.
– Деньги? – переспросил Оливье, подавшись вперед.
Люсьен рассказал им о наследстве.
Выразительное лицо Оливье становилось из ошеломленного удивленным, а потом снова ошеломленным.
– Пятнадцать миллионов? Долларов? – Он посмотрел на Габри, который тоже слушал разинув рот. – Нужно было с ней дружить.
– Oui, – сказал Люсьен, довольный такой реакцией. – И дом в Швейцарии.
– А другой в Вене, – сказала Мирна.
– Она всегда казалась немного чокнутой, – сказал Габри. – Должно быть, съехала с катушек.
– Нет. Мой отец никогда бы не позволил ей подписать завещание, если бы считал, что она не в своем уме.
– Да ладно уж, – сказала Рут. – Даже я вижу тут безумие. И дело не только в деньгах, но и в выборе трех человек, которых она даже не знала, исполнителями ее последней воли. Почему не одного из нас?
Арман посмотрел на Габри, Оливье, Рут и Клару.
Они знали эту женщину. И не знали ее.
Они знали баронессу. Не Берту Баумгартнер.
Уж не поэтому ли?
У него с Мирной нет никаких предвзятостей. Они видели ее как женщину, а не как уборщицу. И уж конечно, не как баронессу.
Но почему это имеет какое-то значение?
Может быть, все дело в профессиональном подходе. Он – полицейский, следователь. Мирна – психолог. Она умеет заглядывать в голову людям. Они оба умеют это делать. Но опять же почему это имеет какое-то значение для выполнения завещания мадам Баумгартнер?
И как она вообще узнала про них, если они о ней не знали?
А как насчет?.. Арман посмотрел на Бенедикта. Его-то с какой стати назначила она душеприказчиком?
– Кто были свидетели? – спросил он, снова подаваясь вперед.
– Соседи, – сказал Люсьен. – Хотя с содержанием завещания их не знакомили.
Арман посмотрел на часы. Стрелка приближалась к половине девятого утра. Электричества пока так и не дали. Но «Гидроквебек» нередко вспоминал о Трех Соснах в последнюю очередь.
– Ты должен ехать? – спросила Рейн-Мари, вспомнив их разговор накануне вечером.
– Боюсь, что да.
– А что с нами? – спросил Люсьен.
– Я отвезу вас на ферму. Мы вместе откопаем ваши машины.
– Необходимо оповестить наследников, – сказал Люсьен. – Я постараюсь организовать что-нибудь сегодня на вечер. Смысла ждать не имеет.
– Меня устраивает, – сказал Бенедикт.
Арман кивнул:
– Дайте мне знать где и когда.
«Моей неизбывной вины наследство», – подумал он, направляясь к машине; его ботинки поскрипывали на утоптанном снегу.
Не это ли хранит в себе старый дом? Вину и грехи, присутствующие там с самого рождения?
Глава десятая
– Входите, входите, – сказала соседка. – Не стойте на холоде.
Она была молода – лет тридцати пяти, по прикидке Гамаша. Лишь чуточку старше, чем его собственная дочь Анни. И ей, вероятно, не следовало впускать в дом абсолютно незнакомых людей.
Но по тому, как она смотрела на него, открыв дверь, Гамаш подозревал, что не был таким уж абсолютным незнакомцем. И это подтвердилось минуту спустя, когда он снял перчатки, протянул ей руку и они вошли в тесную прихожую.
– Désolé[20], – сказал он. – Извините, что побеспокоили вас, особенно в такой день. Меня зовут Арман Гамаш. Я живу в Трех Соснах – это недалеко тут по дороге.