Силвермен потянулся за окурком сигары в пепельнице на столе.
— Нет, — помолчав, сказал он.
— Значит, если Джерри одолжил пять сотен у такого, как Фланнери, в конечном итоге он оказался должен ему две или три тысячи. Как вы противостоите такому рэкету, Силвермен? Ведь это противозаконно, не так ли?
— Конечно это незаконно. Противоречит банковскому законодательству Штатов. Чрезмерные проценты. Но что вы можете сделать? Кто даст показания? Человек, который одалживает, нуждается в деньгах. Если он начнет выступать, окажется на мели. Обосновать обвинение не удастся. И так длится уже сотню лет, мистер Траск.
— А если коп попадается на крючок, как он отдает долг, Силвермен? Явно не из своей зарплаты.
— Коп не попадается на крючок. Он знает, к чему это ведет.
— Конечно, знает, — согласился Мейсон. Лицо его блестело от пота. Рубашка прилипла к телу, словно он окунулся в воду. — Но у него жена и двое детей, которые могут оказаться на улице, а он не может прийти к брату за помощью, потому что слишком горд. Он придумывает разные способы, которые, как ему кажется, помогут расплатиться с Фланнери, но они не срабатывают. Вот мы и пришли ко вчерашнему дню.
— Минутку, мистер Траск. Вы все это просто выдумали.
— Да? Что ж, проверьте эту выдумку, капитан. Нед Хоукинс, стюард, знал, в каком из чемоданов хранятся драгоценности. Камни мисс Шанд. Он дал знать своему брату Биллу, носильщику. Мистер Дойл Гантри прибыл к причалу поздравить мисс Шанд с возвращением и отвлек ее. Когда таможня проверила багаж, братец Билл подхватил чемодан, в котором лежали драгоценности. На улицу он вышел не через общий проход. Он двинулся по пути, который контролировал полицейский в штатском, в данном случае Джерри, — тот должен был направлять пассажиров и носильщиков к другому выходу. Но братец Билл прошел через этот выход, и, когда он изымал драгоценности из чемодана, полицейский смотрел в другую сторону. Далее братец Билл доставил драгоценности Пиларсику, который ждал его на станции подземки «Таймс-сквер». Пиларсик передал их кому-то еще, кто исчез до появления Джерри. Пиларсик расплатился с Гантри и братцем Биллом, передав им их долю. Здесь же был и Фланнери, который взял сумму, причитавшуюся Джерри! Джерри не собирался брать эти деньги, Фланнери получил его долг. И вот тут у Джерри что-то сдвинулось, и он открыл огонь по подельникам. Может, Джерри в самом деле сошел с ума, но он не мог этого вынести. Может, он и покончил бы с собой, но опоздал, и драгоценности уплыли. Я думаю, он хотел забрать их, чтобы выйти чистым из этого дела — то есть вернуть драгоценности. — Мейсон с трудом перевел дыхание. — Что вы об этом думаете, Силвермен?
Капитан растер щетинистый подбородок.
— Смахивает на правду, — неохотно признал он. — Но что вы от меня хотите? Все мертвы. Все ваши слова — только теория. И если даже не теория, все равно никто не проронил бы ни слова.
Мейсон был весь в поту, струйки которого текли под рубашкой. У него дрогнул голос.
— Те пятеро, что погибли сегодня утром, — сущая мелочь, Силвермен, и вы это знаете. Что вы собираетесь делать с настоящими вымогателями, ворами и убийцами, которые прячутся за сценой?
В глазах Силвермена вспыхнули гневные огоньки, но он сдержался.
— Послушайте, мистер Траск, я скажу вам то, что не говорил никому из своих коллег — в форме ли, в штатском, — которые служат в моем отделе. Как вы сказали, убитые — это мелкая сошка. У нас лучший окружной прокурор. В нашем округе — лучший полицейский комиссар города. Портовая комиссия проделала огромную работу, вычерпывая бездонные колодцы грязи в нью-йоркском порту. Но вы знаете, в чем проблема порта? Любовь к грязным деньгам. Я привожу вам слова отца Корридана, известного местного священника. Любовь к грязным деньгам, говорит он. К доллару, или к тысяче, или к десяти тысячам. К миллиону! Забывая о существовании Бога, деньги стараются получить любым возможным способом, говорит священнослужитель. А мы пытаемся противостоять этому нечестивому союзу, который гребет под себя баксы, — союзу бизнеса, политики, коррумпированных профсоюзов и уголовного мира. В регистре портовиков тридцать тысяч человек, и все они, задавленные страхом, хранят молчание — есть или нет комиссия, есть или нет окружной прокурор и полиция. Ваш брат попал в эту машину убийств, вымогательств, взяток и краж — и у него поехала крыша. Но я ничего не могу здесь поделать, мистер Траск, ибо и я — мелкая сошка. И вы тоже ничего не можете поделать, так как и вы — мелкая сошка. — Он грохнул по столу могучим кулаком. — Вы знаете, кто управляет этим районом порта? Я знаю. Знает и комиссар полиции, и окружной прокурор, и Портовая комиссия. Рокки Маджента — вот кто. Вам знаком его послужной список, мистер Траск? Тайная торговля алкоголем в двадцатых, затем наркотики, предоставление «крыши», букмекерство, торговля проститутками. Когда в начале тридцатых годах к власти пришли крикливые либералы и стал действовать акт Вагнера, по которому рабочие получили право на организацию, дела вроде пошли на лад. У рабочего люда появилась возможность бороться за свои права. Но кто вдруг встал во главе местного продажного профсоюза? Рокки Маджента и его люди. Рабочий человек вдруг узнал, что за право на работу надо платить. Эта плата исчислялась миллионами. Кому принадлежали ссудные и букмекерские конторы? Мадженте и компании. Наконец дела пошли настолько плохо, что законодательные собрания Нью-Йорка и штата Нью-Джерси обратились в комиссию по уголовным делам, созданную губернатором Дьюи, а он организовал Портовую комиссию, дав ей право на поголовную чистку. Та проделала чертову уйму работы, мистер Траск, но вы не можете за пять лет вычистить то, что копилось полвека. И знаете что, мистер Траск? Я сижу в своем кабинете, читаю газеты и узнаю, что Рокки Маджента отправляется в свое загородное поместье в Нью-Джерси, собираясь провести там несколько дней. Вы понимаете, что мне становится известно? Тут, в порту, кому-то предстоит умереть. Может, даже на моем участке. Потому что Рокки организует для себя алиби. Я смотрю во все глаза, и комиссия смотрит во все глаза — комиссия, где всего-навсего пятьдесят следователей, которым необходимо обслуживать семьсот пятьдесят портовых миль Нью-Йорка и Нью-Джерси! Может, нам повезет и мы что-то ухватим. Но большей частью нам не везет. А если все же выпадает удача и мы прихватываем болтуна, он отказывается говорить. Он знает, что в таком случае его жена и дети будут живы и сыты. А кого-то убивают, и никто не несет ответственности за это. Пелена молчания все плотнее, и все труднее проникать сквозь нее. — Силвермен устало откинулся на спинку кресла. — Мне очень жаль Джерри, мистер Траск. Он был хорошим копом, пока у него не начались неприятности. Видите, я готов взять на вооружение вашу теорию, если вам угодно. Но никто из нас — ни вы, ни я — не сможет пустить ее в ход. Так что идите домой и обдумайте урок, который вы получили от старой перечницы, — а он нелегким путем обрел эти знания.
Казалось, в маленьком кабинете не хватало воздуха и невозможно было вздохнуть. Мейсон, по окаменевшим скулам которого стекал пот, несколько секунд молча смотрел на Силвермена.
— Кто был близок к Игроку Фланнери? — спросил он тихим, еле слышным голосом.
— Идите домой! — рявкнул капитан.
— Кто был близок с Фланнери?
Силвермен тяжело поднялся из-за стола:
— Послушайте меня, Траск. Вы потеряли двух братьев. Один из них погиб в честном бою с бандитами этого города. Другой, возможно, сошел с ума от отчаяния, ибо сам впутался в уголовщину. Я не имел возможности что-либо сделать ни для одного из них. И если портовая землечерпалка вытащит из-под одного из причалов ваш труп с ногами в бочке с бетоном — да, такой способ все еще в ходу, — то и в этом случае я буду бессилен.
— Кто был близок с Фланнери?
— Ну что ты сделаешь с этим психом? — вопросил небеса Силвермен. — Хорошо. В регистре портовиков числится его брат. Я думаю, вы его найдете в том же информационном центре службы занятости, что и Хоукинса. Четырнадцатая улица. Он парень крутой: занимает немалый пост в банде Мадженты. Микки Фланнери.