Книги Бура-Бура происходят из мира, который носит такое же название, и там ничто не является тем, чем оно кажется. Совсем как на Земле в последнее время, и я задаюсь вопросом, вдруг Песнь Созидания когда-нибудь сможет пробудить наши истории, оживляя всех персонажей, что когда-либо были написаны. Грёбаный ад, надеюсь, что нет. У нас и без того рыскает предостаточно причудливых персонажей.
Я делаю глубокий вдох и тянусь к первому тому, готовясь и проклиная чувство юмора Лирики. Не сомневаюсь, что она припрятала нужную информацию среди этих страниц, чтобы поиграть со мной. Я слегка улыбаюсь. Она с самого начала знала, кто я. И это ни капли не умерило её непокорную, дерзкую, раздражительную личность.
При условии, что заклинание сработает, я вскоре буду таким же смертоносным, как копьё Мак, таким же смертоносным, как меч Дэни.
И если это сработает, Лирика даст нам третье оружие против фейри, против её собственного отца, и для меня это говорит о многом.
Я смотрю на стопку книг (семь в общей сложности) с раздражением и почти уверенностью, что если я начну поиски с верхней части стопки, то искомое непременно окажется внизу, и наоборот, так что я убираю верхние три книги, откладываю их в сторону и открываю четвёртую.
Я с размаху захлопываю её обратно, но недостаточно быстро. Комок перепутавшихся предложений свисает между обложек, изгибаясь, крутясь, вытягиваясь и шипя на меня.
Христос, вот ведь быстрые и свирепые мелкие мудаки.
Я сердито смотрю на закрытую книгу с взрывом ощетинившихся предложений и пожимаю плечами. Где-то в моей крепости имеется разбитое зеркало, из которого несомненно сбежало нечто ужасное, и я наверняка скоро разобью какую-нибудь другую бутылку. Мой замок уже погрузился в хаос. Сколько ещё вреда могут нанести моей жизни семь книг мародёрствующих предложений, шастающих по полам?
Мне стоило догадаться, что не надо задавать такие мысленные вопросы, не надо приглашать вселенную ответить. Она всегда слушает и хихикает в свою космическую ладошку.
Набравшись решимости, я снова открываю четвёртую книгу, но в этот раз я быстро переворачиваю её страницами вниз и активно трясу, высыпая историю на пол. Слова сыплются ворчанием предложений, которые извиваются на каменных плитах, но быстро умудряются отделиться друг от друга и по-змеиному проворно ускользают в дальние уголки моей часовни, где скрываются в трещинках камня.
И там, на полу, где несколько секунд назад была перемешана целая история, теперь лежит сложенный листок пергамента с моим именем на нём.
Я весело хмыкаю.
И ох, чёрт возьми, я очарован.
Может, я и ожесточённо перевозбуждён и раздражён как священник под обетом целибата. Но всё же я очарован.
Христос, жаль, я не знаю, как она выглядит.
Лирика нарисовала маленькое сердечко вместо точки над i в моём имени.
Я разворачиваю пергамент, ожидая увидеть написанные слова заклинания, но происходит вовсе не это, и я запоздало понимаю, почему заклинание находилось в книгах Бура-Бура.
Как только я разворачиваю пергамент, слова слетают с листа.
Буквально. Слетают.
В одну секунду предложения на бумаге, а в следующую они обвиваются вокруг моего горла, покусывают острыми, заточенными буковками, пронизывают дырочки в моей коже и впиваются в плоть.
Я вскакиваю на ноги, хлопая руками по чёртовым предложениям, но слишком поздно, они внутри меня, и мой разум бешено бурлит, и я чертовски надеюсь, что мои способности детектора лжи не подвели, и Лирика не сказала какую-то…
Оййй!
Хлопая себя по шее, я только что врезал себе по башке чем-то, и теперь я ошарашенно осознаю, что держу в руке предмет, которого там раньше не было.
Он появился из ниоткуда, материализовавшись в моей ладони.
Меня накрывает ощущением целостности, словно чего-то недоставало, словно я всё это время знал, что моя трансформация в принца была неполной, но я понятия не имел, чего не хватает.
То, что я теперь держу в руке — это именно то, чего мне недоставало.
Полагаю, изначальный принц Смерти на протяжении всего своего существования ощущал нечто схожее — смутную незавершённость, ослабленность. Я гадаю, не из-за этого ли у меня были сложности с контролем моей силы.
Мой кулак сжимает древко косы жнеца, сделанное из антикварного чернёного серебра и увенчанное длинным, зловеще изогнутым обсидиановым лезвием. Коса с меня ростом, а в восходящей точке, где древко переходит в лезвие, рукоять украшена восемью смертоносными шипами. Само древко — идеальной толщины для моей руки, на его поверхности выгравированы светящиеся, льдистые сине-чёрные руны. Коса ощущается в моей руке приятно. Она кажется живой, такой же живой частью меня, как и мои крылья.