— Мы не знаем друг друга, — оправдываюсь я. — Я тебе не доверяю. Если наступит день, когда я буду тебе доверять…
— То ты прислушаешься ко мне? Как будто я настоящая личность, и всё такое? — восторженно перебивает она меня.
— Чтобы такое могло случиться, тебе придётся придумать, как показать мне свой истинный облик.
Она скорбно вздыхает.
Ох, Христос. Эта женщина. Она пробирает меня насквозь.
— Впечатли меня тем, как хорошо ты умеешь соблюдать лимиты, которые я тебе установлю. Я постараюсь вводить лишь необходимые ограничения, — моё нутро снова кричит. Не приведёт это к добру, я просто знаю это.
И всё же я как будто застрял в поезде, который не слушается управления и несётся по рельсам вопреки всем предупреждениям, что я либо врежусь во что-то ужасное, либо окажусь в необитаемой земле без компаса. Моё проклятое сердце горца. Я принц Невидимых с галантностью Келтаров в крови, которая не перестанет править моими действиями до тех пор, пока моё сердце бьётся. Ни одна женщина, ни одна живая душа не должна жить без права выбора, без контроля над собственной жизнью.
— Как тебя зовут? — спрашивает она потом. — Ты знаешь моё имя.
— Кристиан.
— Нет, я имею в виду твоё имя фейри, — поясняет она. — Какой ты принц Невидимых?
Я ненавижу представляться таким образом. От этого я кажусь мелодраматичным и самовлюблённым.
— Я Смерть.
Несколько секунд она тупо таращится на меня, потом отсутствие выражения сменяется чистым ужасом.
Она внезапно взрывается облаком калейдоскопичного тумана, разделяясь на тысячи радужных светлячков, которые кружат лихорадочным хаосом над моей головой. Спустя пару мгновений ей удаётся собраться в соединённый туман, который мгновенно бросается в другую из моих пустых пивных бутылок, затем опускается, деликатно дрожа на поверхности одного из обшитых металлом сундуков короля Невидимых, который я использую в качестве журнального столика.
Вздохнув, я беру бутылку и говорю в неё.
— Я не причиню тебе вреда, Лирика.
— Но ты можешь сделать это, О великий Смерть, — доносится из бутылки с ужасом и капелькой насмешки.
По-прежнему раздражённая и непокорная, несмотря на страх. Она поистине нечто.
— Это риск, на который идём мы оба. Мы друг друга не знаем. Ты действительно хочешь остаться в бутылке?
— Пока что, — натянуто говорит она. — Думаю, да.
— Ладно. Будь по-твоему. Если решишь выйти, ты должна отправиться прямиком ко мне, и я задам условия, которым ты должна будешь подчиняться. По рукам?
— По рукам.
— Если ты не послушаешься…
— Нет необходимости угрожать мне, заносчивый ты изверг, — шипит бутылка, дрожа от злости.
Ну как скажете. Я ставлю её на верхнюю полку и покидаю башню, прикладывая усилия, чтобы аккуратно закрыть за собой дверь. За последние двадцать четыре часа я уже сломал две вещи и не желаю выпускать ещё больше проблем в свой маленький уголок мира.
Пока я шагаю по влажному каменному коридору в идеально паршивом настроении, так и не перепихнувшись и бурля тестостероном, прекрасно понимая, что я только что наверняка заключил сделку с каким-то дьяволом или существом, контролируемым дьяволом, из-за угла появляется Риодан, шагающий в мою сторону, и я крайне возмущён тем, что мои сигналы о проникновении не сработали, а ведь я в особенности ставил чары против Девятки. Он выглядит разъярённым, что в его случае означает подёргивающийся мускул под глазом.
Он — чёртова причина одной из моих проблем: из-за него дядя Дэйгис стал бессмертным зверем, тогда как его жена — смертная и не зверь, и это равносильно ложке дёгтя в Келтарской бочке мёда. Мы, Келтарские друиды, образуем связь на всю жизнь и даже дольше. А это значит, что «дольше» для моих тёти и дяди будет (как минимум, в образном смысле) долгим и одиноким адом.
Я опускаю подбородок и агрессивно бросаюсь в его сторону, не собираясь уступать ни дюйма моего коридора, в моём замке, в моём королевстве. У него есть своё королевство, чёрт возьми. Оно называется Честер, и там он настоящий тиран.
— Что? — рычу я. — Если ты зол на меня, возьми билетик и становись в очень длинную очередь.
Шон в настоящий момент ненавидит меня, библиотекарша думает, что я властный тупица, и пребывает в ужасе от меня; даже Кэт бросала на меня обеспокоенные сомневающиеся взгляды после того, как я потерпел полный провал в попытках научить Шона контролировать его силу. За весь день я ничего не сделал правильно, только убедил ту летучую мышку скрыться.
Риодан продолжает шагать вперёд, зловеще маяча в тускло освещённом коридоре. Девятка тоже не уступает.
— Я не зол на тебя. Я не знаю, на кого я зол, и мне нужно это выяснить, чтобы содрать шкуру с этого ублюдка и поджарить его живьём. Мы с Дэни были в постели…
— Нет, — я резко останавливаюсь и перебиваю его. — Просто нет, бл*дь. Я не желаю это выслушивать. Ни сейчас. Ни когда-либо ещё, — я испытываю угрызения совести всякий раз, когда «секс» и «Дэни» упоминаются в одном предложении. Он знает, что сегодня я вроде как видел её голой? Мысленно я раз за разом бормочу бла, бла, бла.
— Заткнись нахрен и послушай. Мы были в постели, и она исчезла. В одно мгновение здесь, в следующее уже нет. Похищена прямо изнутри Честера, что невозможно. Я наложил на клуб столько охранных чар, что даже мне самому сложно проходить сквозь них в звериной форме.
— Проклятье, теперь ещё и Дэни пропала?
— Это ещё не всё. Лор только что прислал мне сообщение, что Джек Лейн тоже пропал. Он оставил его буквально на пять минут в одной из самых усиленно охраняемых комнат в Честере, — мрачно говорит Риодан, останавливаясь, и мы стоим лицом друг к другу. — Как, бл*дь, кто-то пробрался сквозь мои чары, — это не вопрос, а утверждение невозможного. Я чую ярость, исходящую от него волнами. Моя собственная ярость нарастает. Я чувствую себя как библиотекарша. Я ничего не контролирую.
Ну, есть одна штука…
Я намеренно использую одно из давних любимых словечек Дэни, которое его раздражает. Я нарываюсь на драку, чтобы выпустить агрессию, и мы оба нерушимы.
— Чувак. Тебе явно надо поработать над своими охранными чарами. Провал за провалом?
Серебристые глаза сверкают.
Я получаю драку, которой хотел.
Глава 15
Все хорошие девочки отправляются в ад[21]
Мак
Мы настороженно обходим стороной воюющих фейри (их тут где-то пятьдесят тысяч), готовясь просеяться в любое мгновение, пока я силюсь сообразить, что здесь происходит?
Что могло сподвигнуть столь эгоистичных, ледяных и корыстолюбивых бессмертных, как Видимые, обратиться друг против друга с таким садизмом? Это не в их природе. Они — искатели удовольствия, которые ненавидят даже малейший дискомфорт из-за дождя. Да, вместе с тем они злобные, гадкие, мелочные существа, но они направляют эту жестокость на другие виды, а не на своих сородичей.
Четыре Светлых Двора подчиняются замысловатой иерархии внутренних любезностей; каждая каста знает своё место, что она может и не может сделать, не пробудив раздор, который может продлиться столетиями. Вечность — это очень долго, если тебе всё это время приходится озираться по сторонам. Видимые предпочитают наблюдать за страданиями других существ.
Это же настоящая война. Они уже кошмарным образом изувечили друг друга и всё равно продолжают атаковать и калечить, словно ведомые какой-то неудержимой внешней тягой к геноциду.
«Осторожно!» — рычит Бэрронс, когда груда конечностей, не имеющая различимого лица, вырывается из гущи сражения, проносится в считанных дюймах от меня и падает на землю, дрожа.
Я нагибаюсь, рассматриваю бесформенную кучу частей тела (её мелодия принадлежит низшим членам королевского двора; не принц или принцесса, а придворный) и замечаю жёлтый глаз, блекло выглядывающий из-под ногтя на ноге, а также верхнюю губу без отверстия рта, прикреплённую к плечу, которое теперь находится на месте колена. Глаз уже не мерцает радужным огнём; он блеклый, бесстрастный и тупо смотрит на меня. В отличие от статуй в лабиринте он не демонстрирует узнавания, кто я такая. Это можно понять, учитывая, что его мозг разделён на части, которые пульсируют и сочатся кровью на поверхности его тела.